— Собаки лают по вечерам, потом смолкают.
— Значит, он здешний.
— Они, должно быть, знают его.
Хасан пришел на то место, где прежде стояла его хижина. Земля все еще хранила следы пепла. Он отыскал большой плоский железный брус: «Вот этим они загородили дверь. А не то брат с матерью выскочили бы на улицу».
В ту ночь Хасан не вернулся в пещеру. Спрятавшись за утесами у самой дороги, он прождал до утра. Волосы у него по-прежнему были черные как смоль, а щеки ввалились и кожа задубела. Казалось, от него только и остались, что кожа да кости. Он сидел не шелохнувшись, готовый убить или погибнуть сам. Когда человек принимает такое решение, его уже ничто не страшит. Занимался день. «Легкий туман рассеивался. Ожидание показалось ему долгим, бесконечным, но вот появились первые путники с нагруженными мулами. Тот, что шел последним, поглаживал черные усы. И снова ожидание. И снова стук копыт. На этот раз всадник промчался, словно стрела. Он едва успел разглядеть развевающийся на ветру бурнус. По дороге покатились камни, отброшенные копытами. «Это он!» — сказал себе Хасан, с трудом приходя в себя.
Но всадник уже умчался прочь. Вдали виднелось только белое пятнышко. Хасан растерянно моргал, глазам своим не веря:
— Да разве я попаду в него при такой скорости! Ладно, подожду до вечера, вечером он от меня не уйдет.
Ползком, чтобы его никто не видел, добрался он до своего укрытия. Потом, отдохнув как следует, собрался с силами и сказал себе:
— Вот и пришел долгожданный день, следуй своей судьбе, Хасан.
Он снова с большими предосторожностями спустился вниз. Потом оврагами добрался до Красной Скалы и спрятался на миртовом дереве, ветки которого нависли над дорогой. Сняв револьвер с предохранителя, он положил его рядом с собой, а ружье взял на колени и стал ждать. От долгого ожидания у него сводило ноги. Порою сердце его начинало громко стучать, а то вдруг его обдавало горячей волной, так что он начинал задыхаться. Лицо его то желтело, то зеленело, то синело. Ожидание становилось невыносимым. Место для западни удобное, ничего не скажешь, но двигаться было нельзя. Он съел последнюю ножку курицы, поджаренной на углях. Ему страшно захотелось пить. По дороге ветер мел ядовито-желтую пыль. Несколько красных муравьев набросились на мертвого жука: одни тянули его изо всех сил, другие подталкивали. На камне, напротив, две ящерки грелись на солнышке, подрагивая от удовольствия. Потом по дороге прошла группа мужчин, возвращавшихся с базара. Каждый нес на плече палку с подвешенной на ней корзиной, они о чем-то беседовали. Когда они проходили мимо Хасана, он слышал обрывок их разговора:
— В горах стали появляться какие-то люди.
— Одного видели недавно, он спал, подложив чемодан под голову.
— Мне говорили, будто скоро начнется…
Затем появился мужчина верхом на осле. На голове у него был тюрбан ярко-синего цвета. Ногами он иногда задевал землю. Следом за ним бежала собака. Поравнявшись с Хасаном, собака подняла нос в его сторону, понюхала и побежала дальше, виляя хвостом. Вскоре появилась еще одна группа людей, окружавшая старца, которому все они выказывали глубочайшее почтение.
— Тот, кто свернет с пути, начертанного Аллахом, пропащий человек, — говорил он.
А они хором вторили ему:
— Да, сиди[30] Аль Хаджи.
— Дорога, предначертанная всевышним, ведет в рай.
И снова потянулись минуты томительного ожидания. День близился к концу. Хасан потерял уже всякую надежду. Он собрался было встать по нужде, но в это время внизу заржала лошадь. Он не стал слезать с дерева. Застыв неподвижно, словно статуя, он с трепетом ждал. Стук копыт раздавался все ближе.
«Опять, наверное, проедет слишком быстро», — подумал он, прикладывая ружье к плечу. Ствол его чуть-чуть высунулся из-за веток миртового дерева.
— Пришел его час.
Стоило ему сказать это, как появилась голова каида. Макушка его тюрбана казалась огромной. Лошадь приближалась, гарцуя. Хозяин натягивал поводья, и она вскидывала голову, шевеля ушами, словно изображала какой-то танец. От ушей к ноздрям у нее шло белое пятно. Она повела ушами и, обеспокоенная, собралась было пуститься вскачь. Но каид удержал ее. Лошадь встала на дыбы как раз возле Хасана, и тот, глядя прямо в глаза каиду и целясь в необъятную белизну его гандуры, выстрелил почти в упор. Лошадь, обезумев, помчалась галопом. Каид покачнулся в седле и кубарем скатился вниз.
— A-а, оте…ец!.. — Это все, что он успел сказать.
Солнце наполовину скатилось за горизонт, спрятавшись за Железной горой. Хасан с выпученными глазами, дрожа всем телом, бросился с пригорка в сторону ближайшего оврага, сметая все на своем пути. В него вонзались колючки, но он даже не чувствовал их. И, только придя в себя на дне оврага, он увидел, что на нем почти не осталось одежды, а тело изодрано в кровь.