Задняя дверца подалась, и ее пассажир полез наружу сам: Валерий увидел краешек мини-юбки и тонкую руку в дешевом деревянном браслете.
— Беги дальше, — закричал Валерий, — сейчас как рванет!
Рвануло и вправду солидно: откуда-то с кормы вдруг взметнулся язык красного, как пионерский галстук, пламени, «мазда» взбрыкнула задом и загорелась, как бенгальский огонь, разбрасывая вокруг себя веселые новогодние искры.
Валерий с дальнобойщиком к этому времени были уже метрах в двадцати. Девушка пришла в себя и истерически всхлипывала, цепляясь тонкой лапкой за клетчатую рубашку водилы. Ее спутник висел на руках Нестеренко обвисшей макарониной.
Нестеренко оглянулся на собственную тачку. Как ни странно, «паджеро» ухайдакался не до смерти.
Внедорожник стоял весь усыпанный стеклом от автобусной остановки, но приваренные на носу штанги отчасти защитили двигатель от удара. Более того, левое переднее колесо, словившее пулю, было хоть и приспущено, но не до конца. Залитый в камеру герметик явно оказался на высоте. Правда, откуда-то из-под капота вытекало темное вязкое пятно — скорее всего, масло. Было полное впечатление, будто испуганный автомобиль обделался по-маленькому. Валерий сунул руку за пазуху и рассеянно выгреб оттуда останки раздавленного рулевой колонкой мобильника.
У Валерия было два выхода. Один — выложить эту парочку на траву и уехать, не дожидаясь, пока нагрянувшая ментовка примется выяснять, не превысил ли господин Нестеренко пределов необходимой самообороны, паля в проезжающую «девятку» из незарегистрированного ствола. У Валерия Нестеренко была хроническая неприязнь к общению с людьми в форме. Другой выход…
— В тачку, быстро! И в больницу! — скомандовал Нестеренко.
Спустя минуту покореженный, но все еще пригодный к передвижению «паджеро» выкатился с обочины на шоссе. Левая передняя камера прихрамывала, но воздух держала. Девушка сидела рядом с Валерием. Парень лежал на заднем сиденье. Валерий убрался как раз вовремя: исчезая в широкой подворотне многоэтажки, он заметил в зеркальце заднего вида всполохи милицейских «синеглазок». Впрочем, его торопливость объяснялась не только нежеланием встречаться с ментами. Еще полчаса — и никуда к черту на этой тачке не уедешь: масло все вытечет и двигатель заклинит на первой же сотне метров.
Минут десять спустя на заднем сиденье что-то зашевелилось, и тонкий мальчишеский голос спросил:
— Куда мы едем?
— Очнулся? — спросил Нестеренко, — в больницу.
— Не надо в больницу, — попросил парень.
Нестеренко с визгом свернул к обочине, заглушил мотор и обернулся.
Только теперь, при свете уличного фонаря и приборной доски, он смог как следует рассмотреть обоих пассажиров незадачливой «мазды». И хотя Валерий Нестеренко был «афганцем» и человеком, привычным ко всякой мерзости и крови, он внезапно почувствовал, как сердце его уходит куда-то вниз, а руки сами собой сжимаются в кулаки.
Перед ним были дети. Мальчишке было лет пятнадцать, не больше: у него были узкие плечи, цыплячья шея и черные большие еврейские глаза. Девочка, которую Нестеренко впопыхах принял за шлюху, явно была его одноклассницей: кокетливая красная мини-юбка, притязающая на сексапильность, была, видимо, куплена на загородной толкучке за пятьдесят рублей, красные же босоножки стоили ненамного дороже, а неловкий и обильный грим был теперь размазан по почерневшему личику.
Шок явно не прошел: девочка кивала головой, как болванчик, и часто дышала. Вот-вот она опомнится и заплачет.
Нестеренко видел много трупов, и некоторые из них были его собственного производства. Но он не помнил, чтобы ему пришло в голову заказать двух пятнадцатилетних детей. И он абсолютно не мог представить себе ситуации, в которой он бы захотел или смог это сделать.
Нестеренко вышел из машины и открыл заднюю дверцу.
— Сам можешь вылезти? — спросил он парня.
— Да, — сказал тот, — только рука болит. Наверное, сломана.Рука его висела под каким-то нелепым углом.
Расположив мальчика на травке, Валерий разрезал рубашку парня и осторожно коснулся локтя. Парень вскрикнул.
— Смещенный перелом, — констатировал Нестеренко.
Дальнейший осмотр выявил наличие парочки сломанных ребер и обширные синяки.
— Твоя очередь, — сказал Валерий девочке.
— А?
— Раздевайся, — ехидно сказал Нестеренко, — буду тебя лапать.
Девочка уткнулась носом ему в подмышку и заплакала. Быстрый осмотр показал, что ей повезло куда больше, чем ее кавалеру. Невосполнимые и окончательные потери понесли только босоножки, у которых в спешке отодрался каблук, да кофточка, разодравшаяся чуть не пополам, пока дальнобойщик вытаскивал ее из покореженной машины. Лифчика под кофточкой не было, и девочка теперь сиротливо сжимала ее на груди, пытаясь прикрыть острые маленькие грудки.
— Как тебя зовут? — спросил Валерий мальчика.
— Мишка. А ее Лера.
— И почему ты не хочешь в больницу?
— Я боюсь. Вдруг они в больницу тоже придут?
— Кто — они?
Мальчик не отвечал. Зато вдруг встрепенулась девочка.
— А почему вы стреляли в эту машину? — спросила она.
— Как — стреляли? — насторожился мальчик.
— Ты не видел, а я видела, — пояснила Лера. — Они нас сначала подстрелили, а потом развернулись и хотели нас добить. Они попали в машину, а потом он, — и девочка ткнула тонкой лапкой в Валерия, — сшиб того, который стрелял, и они нас не добили и поехали прочь.