Девочка по-прежнему смотрела на него, склонив головку.
— А вы бандит или бизнесмен? — вдруг спросила она.
— С чего ты взяла, что я бандит?
— Вокруг Мишкиного отца тоже все время крутятся. Они по виду похожи, а так присмотришься, и сразу увидишь, кто есть кто.
Сазан подошел к стоявшему в углу бюро и нашарил в нем визитную карточку.
— Устраивает? — сказал он.
В правом углу карточки значилась завитая эмблема: "Коммерческий банк «Ангара». Чуть ниже стояло: Нестеренко Валерий Игоревич. Член совета директоров.
— Ну и что? — сказала девочка. — Вокруг Мишкиного отца тоже полно таких. Тоже замы и преды. А как посмотришь, так он десять лет отсидел.
Нестеренко хотел было сказать, что он сидел не десять лет, а два, но только махнул рукой и повторил:
— Иди спать, тезка.
Ивкин Виталий Моисеевич явился за своим отпрыском в семь утра.
Это был мужчина лет пятидесяти, с двойным подбородком и большими залысинами на крупной, что твоя тыква, голове. Сазан с удивлением отметил, что костюм сидел на нем мешком и пошит был не у Грекова и не у Версаче. А крупногабаритный мобильник, торчавший из кармашка, был явно предпочтен более удобным моделям за дешевизну.
Отец Миши был, видимо, жутко смущен своим вчерашним монологом по телефону. Он извинялся минут пять, пока невыспавшийся Нестеренко, остро страдавший от отсутствия привычной утренней тренировки, не оборвал его.
— Давай лучше к делу, — сказал он, — кто тебя заказал?
Директор чистосердечно развел руками.
— Не знаю, — сказал он, — это недоразумение. Брови Нестеренко взлетели вверх.
— Я что, похож на мента? — жестко оскалился он.
— Нет, Валерий Игоревич. Вы не похожи на мента. Эта дача, — и директор обвел широким жестом и изысканно отделанную гостиную, и мраморный камин, и широкие окна, сквозь которые виднелись скучающие у ворот охранники в камуфляже, — я бы сказал, что вы похожи очень даже наоборот.
— Тогда зачем гнилой базар? «Недоразумение»!
— Но… в конце концов… это не может быть серьезно! Миша… он почти здоров, они же не стреляли по нему!
— Твоего сына чуть не убили, — сказал ровным голосом Сазан, — он остался жив потому, что наши тачки шли гуськом. И когда эти парни развернулись, чтобы выдать «мазде» добавку, то я принялся по ним стрелять. Понимаешь, у меня рефлекс: если рядом стреляют, значит, стреляют в меня. А если стреляют в меня, то я стреляю в ответ. Такие вот привычки с Афгана. И если бы меня не случилось поблизости, твой сын лежал бы сейчас в морге с повышенным содержанием свинца в различных тканях тела. И девочка лежала бы рядом. Ясно? Не хочешь говорить — ради бога. Я своих услуг не навязываю. Я, знаешь ли, не халдей в кабаке.
Нестеренко поднялся.
— Пойдем кофе попьем, пока дети не встали, — сказал он.
Директор поплелся за ним на веранду, где на крытом белой скатертью столе дымились две чашки с капуччино и стояла целая горка фруктов и плюшек. Пили кофе молча: директор от волнения сожрал добрую стопку плюшек, а Нестеренко скормил плюшку забредшему на террасу павлину.
Директор проводил павлина изумленными глазами.
— Ты вчера вечером из дому выезжал? — спросил Сазан.
— А? Да.
— Куда?
— В Москву. Один друг просил приехать.
— И как друга звать?
— Это неважно. Старый друг, пилот-международник, бывший. Теперь начальник управления в СТК.
— Где-где?
— В Службе транспортного контроля. Есть у нас такое… правительственное агентство.
Показалось это Нестеренко или нет — но слова «правительственное агентство» были произнесены весьма странным тоном. Тоном, подобавшим скорее анархо-синдикалисту или какому-нибудь горячему ненавистнику продажного правительства, чем уважаемому генеральному директору авиапредприятия, даже пускай и ходящему в несколько потрепанном пиджаке.
— И на чем ты поехал?
— А…Э… Я хотел на «мазде» поехать, а тут гляжу — «мазды» нет. Я чуть не подумал, что ее угнали, а потом смотрю, что в Мишкиной комнате пусто. Вызвал водителя и поехал.
— Понятно. И друг твой не был удивлен, что ты приехал?
— Нет.
— И о чем вы таком серьезном говорили, что надо было в Москву переться заполночь?
— Ни о чем особенном. Об акционерном, собрании.
— Каком акционерном собрании?
— Нашем, каком же еще. «Рыково-АВИА». Будет послезавтра. Сазан задумался.
— Я в этих вещах рублю слабо, — сказал он, — но, по-моему, акционерные собрания бывают весной. Поздно в июле для акционерного собрания.
— Это внеочередное.
— И кто его созывает?
— СТК.
— А что они, акционеры?
— Да, у них контрольный пакет. В смысле контрольный пакет у государства, а управляет этим пакетом СТК.
— И чего они хотят?
— Снять меня.
— За что?
— За то, что аэропорт в глубокой заднице.
— А что, у нас кого-то снимают за то, что что-то в глубокой заднице? — выгнул брови Сазан. И добавил:
— Я бы тогда с президента начал.
— Меня снимают.
— И кого хотят поставить?
— Не знаю. Есть у них вроде один — Кагасов, что ли. Если бы Сазан досконально знал законодательство об акционерных обществах, он мог бы с уверенностью сказать, что директор лжет. Потому что по закону кандидатура, предложенная акционерами на пост генерального директора, должна быть внесена в списки для голосования как минимум за сорок пять дней до созыва собрания, и стало быть, «не знать», кого прочат в его преемники, Ивкин не мог. Сазан акционерного законодательства не изучал, но, что Ивкин врет, понял и без того.