И тут запищал селектор. Комендант поезда срочно требовал фапсишника к Президенту.
– Если вас не затруднит – прихватите с собой не только оперативки за последние двенадцать часов, но и распечатку свежей прессы, – с официальной учтивостью попросил металлический баритон Бондарева.
– Слушаюсь, Клим Владимирович, – бросил офицер и, прихватив папку, отправился в соседний вагон.
По дороге он на всякий случай осмотрел себя в зеркало и, представив лицо Бондарева, не удержался от змеиного шипа:
– Сука поганая... И откуда ты такой на нашу голову взялся?!
Глава 5
Приблизительно в то самое время, когда Клим обрисовывал стены вокзала провокационными оранжевыми призывами, в подмосковном райцентре наконец-то началось то, что и должно было, по мнению заговорщиков, привести к распространению «фашистской заразы»...
Звенели витрины, полыхали машины, завывала автомобильная сигнализация, и сумрачные ребята в одинаковых футболках с упоением громили витрины, фонари и вывески. На главном проспекте моментально возникла самая настоящая баррикада из мебели, перевернутых малолитражек и автобусов. Тут же горели автомобильные покрышки, и удушливый запах паленой резины разносился по всему городку.
Кавказцы с центрального рынка и азиатские гастарбайтеры словно бы испарились. Перепуганные родители загоняли детей по домам. Да и взрослые предпочли без особой нужды не появляться на улице, предпочитая наблюдать за происходящим из окон.
Эти события разворачивались стихийно только на первый взгляд: план массовых беспорядков был составлен генералом ФСБ Подобедовым, скорректирован лучшими лубянскими специалистами по массовым беспорядкам и многократно просчитан ими же с учетом любых форс-мажоров. Ментам сурово внушили, чтобы на первых порах не ввязывались. Карташову и его клевретам отводилась почетная роль «вождя на баррикадах».
«Твоя задача – грамотно руководить бесчинствами и следить, чтобы твоя молодежь не слишком уж увлекалась, – напутствовал Подобедов накануне. – Крови пока не надо. Главное – картинку, картинку для западных телекамер покрасочней!..»
У входа в единственную в городке «Pizza-Hut» карташовцы деловито поджигали иномарки. «Москвичи» с «Жигулями», естественно, не трогали.
– Хватит пресмыкаться перед Западом! – кричала Нина Чайка, размахивая горящим факелом, и его отблеск тускло отражался в короткой кожанке революционерки. – У России собственная гордость!
Подняв булыжник, Чайка со всего размаху швырнула его в витрину пиццерии – стекла водопадом осыпались на асфальт. Спустя секунду в зал полетел факел.
Из двери служебного входа высунулась испуганная голова менеджера.
– Господа, это заведение международного сетевого общепита, – испуганно пояснил он, пятясь от надвигавшихся на него карташовцев с факелами. – Не надо ничего жечь и громить. Тут работают в основном русские женщины... Неужели вы не понимаете, что таким образом лишаете их куска хлеба?!
– Молчать, приспешник мирового империализма! – в бушевании счастья выкрикнула Чайка. – Товарищи, и эти слова говорит русский человек? Неужели русский человек будет травить своих соотечественников пошлой западной жвачкой? Не-ет, он не русский! Да вы посмотрите только, какая у него неславянская форма черепа! Какой у него подозрительный нос!
Менеджер поспешил скрыться в офисе, однако это его не спасло: дверь была грамотно высажена поваленным уличным столбом, и весь персонал под улюлюканье погромщиков выволокли на улицу.
И тут рядом с пиццерией появилась съемочная группа CNN. Камера оператора наехала прямо в челюсть Чайке.
– Что вы собираетесь сделать с этими несчастными людьми? – поинтересовался журналист, подсовывая под нос революционерке микрофон с логотипом телеканала.
– Судить по законам военного времени! – отчеканила Чайка.
– А разве сейчас война? – не понял импортный телевизионщик.
– А разве вы не видите?
– Кто с кем воюет?
– Силы добра и справедливости с полчищами мрака и тьмы! – отчеканила Чайка формулу, которой ее загодя научил Карташов; по замыслу генерала Подобедова, на этом этапе следовало избегать конкретных определений. – Все прогрессивное человечество на нашей стороне!
Оператор, шурша подошвами по разбитому стеклу, отошел чуть поодаль – картинка интрвьюируемой на фоне разгромленной «Pizza-Hut» обещала стать выигрышной.
– Кто именно из прогрессивного человечества на вашей стороне? – уточнил журналист. – Вы хотите сказать, что ваша... организация имеет постоянные финансовые источники? В том числе и за рубежом?
И тут рядом с разгромленной пиццерией словно чертик из табакерки появился сам Карташов. Его театральный полувоенный френч был идеально выглажен, бородка отливала в свете факелов шелковым блеском.
– Нам помогают все люди доброй воли! – перехватив микрофон, объявил он и, обернувшись, очень вовремя заметил сюрреалистическое знамя, раскрашенное всеми цветами радуги. – В том числе – и из Соединенных Штатов!
В других районах происходило приблизительно то же, что и в центре. Летучие отряды карташовцев в упоении боя громили любые проявления «непатриотичности». На одной из окраин они в мгновение ока разнесли продуктовый магазинчик только за то, что он торговал украинским пивом и латышскими шпротами. Пиво погромщики демонстративно вылили наземь, а тяжелыми металлическими баночками забросали витрину фирменного салона мобильной связи «Nokia».
– Не для того наши деды и прадеды в финскую воевали, чтобы побежденные чухонцы навязывали нам мобильники повышенной излучаемости! – бросил кто-то.
Вскоре появились и первые мародеры. Бомжи, алкоголики и наркоманы, привлеченные безнаказанной возможностью пограбить, совершили вылазку к разбитому супермаркету. Однако тут же встретили суровый и решительный отпор.
– Прочь отсюда, мерзавцы! – бесновался Карташов, который был в этот день вездесущим. – Не надо путать погромы и революцию! Мы не хотим, чтобы в наши ряды прокрались деклассированные антисоциальные элементы!
Вскоре у разгромленной пиццерии появился взвод конной милиции; правоохранителям следовало хоть как-то засветить себя; иной ход событий, да еще перед западными телевизионщиками, выглядел бы неестественно. В ментов немедленно полетели камни, и те, как ни странно, ретировались.
Бесчинства и насилия продолжались до позднего вечера. В общежитии местного отделения пединститута было избито с десяток чернокожих студентов. За городом, у оптовой продуктовой базы, сожгли несколько фур фруктов с молдавскими номерами. И лишь с наступлением темноты Карташов дал отбой.
– Ох, боюсь, закончится это для нас новыми судами и сроками, – уже в бункере молвила Чайка, осматривая на свет оцарапанную стеклом руку. – Конечно, нам давно надо было показать всей этой сволочи, кто хозяин в России... Но не обвинят ли нас в экстремизме?
– Не обвинят, – твердо пообещал Карташов, и по его взгляду революционерка поняла, что он не шутит...
В штабе местного УВД вот уже целые сутки ожидали приказа вышестоящего начальства о зачистке райцентра. Оперативные донесения ужасали: количество разгромленных торговых точек исчислялось десятками, счет же сожженным автомобилям шел уже на сотни. Дежурная часть хваталась за голову, суммируя заявления потерпевших. ОМОН предвкушал, СИЗО готовился, однако никаких указаний о немедленном пресечении безобразий не поступало.
Конечно, начальник УВД прекрасно понимал, как следует себя вести, не дожидаясь приказа. Однако политическая составляющая погромов была налицо, и ликвидировать их без предварительной отмашки из центра было неразумным.