Подоспевший майор спецназа погасил ему купол. Остальные десантники уже собирали парашюты. Вертолет, заложив круг над лесом, ушел к горизонту.
Вскоре группа пробиралась лесом к станции. Темнота сгустилась. Краешек луны еще виднелся у самого горизонта. Клим первым оказался на платформе сортировочной. В свете фонарей поблескивал масляными боками мощный электровоз. Диспетчер с машинистом курили, расположившись на лавочке. Пропустить вызов не боялись – окно диспетчерской оставалось распахнутым настежь, и стоило протянуть руку, чтобы поднять трубку.
– Здорово, мужики, – Клим, возникший словно из ниоткуда, щелкнул зажигалкой и прикурил.
Железнодорожники смотрели на появляющихся один за другим десантников в полной экипировке, как на инопланетян.
– А вы, это... откуда и куда будете? – неуверенно произнес диспетчер, сразу же вспомнив о том, что совсем недавно, после прохода президентского поезда, двое его коллег бесследно исчезли с рабочего места.
Клим окинул взглядом электровоз:
– Машина надежная. А машинист где?
Машинист даже не успел ответить, дрогнувший на лице мускул выдал его.
– Пошли. Запускай двигатель, – распорядился Клим и как бы невзначай положил палец на спусковой крючок автомата.
Двое десантников уже усадили диспетчера за пульт. Схема путей подмигивала лампочками со стены.
– Переведешь стрелку на запасной путь...
Локомотив вздрогнул, переходя на боковую ветку. За ним бросало на стыках платформу для перевозки щебня. За невысокими стальными бортами укрылись вооруженные десантники.
Бондарев, стоявший рядом с машинистом, приказал:
– Скорость на максимум. И погаси прожектор.
Светлая полоса шпал за лобовым стеклом потонула в темноте.
– Все, максимум, быстрей не пойдем, – машинист убрал руку с рычага.
Бондарев всматривался в темноту, сверялся с картой.
– Заглуши двигатель, быстро!
Машинист послушно повернул рычаг на отметку «ноль». Ствол автомата не располагал к спору. Лишь только замолк мощный дизель, показалось, что наступила полная тишина. Стало слышно, как свистит ветер за приоткрытым стеклом кабины. Но постепенно прорезался стук колес.
Локомотив по инерции стремительно мчался сквозь ночь. Бондарев вскинул к глазам бинокль. Из-за горизонта поднималась громада недостроенного заводского цеха.
– К нему подходим на скорости «сорок», и у тебя остается сто метров, чтобы притормозить, но не остановиться, – Бондарев сверился с записями, поднес рацию ко рту: – Мужики, готовьтесь. Сейчас тряхнет.
Охранники, дежурившие у закрытых ворот цеха, сперва ощутили непонятную вибрацию под ногами. Казалось, что начинается землетрясение.
– Я выгляну.
В темноту ночи уходили две нитки рельс. Ботинок опустился на одну из них. Уже не оставалось сомнений, что вибрируют именно рельсы.
– Тревога! Приближается состав! – крикнул охранник в распахнутую дверь, когда рассмотрел стремительную громаду электровоза, практически бесшумно вынырнувшую из темноты.
Мрак прорезали автоматные очереди, зазвенело разбитое стекло кабины. Но электровоз, скрежеща тормозами, неумолимо приближался к цеху. Вспыхнул слепящий прожектор. Стрелявшие от ворот бросились врассыпную. Локомотив легко снес огромные створки ворот, распахнув их. А с платформы для перевозки щебня уже сверкали вспышки автоматных очередей, одна за другой летели дымовые шашки. Передняя сцепка локомотива ударила в сцепку президентского вагона, щелкнул стопор. Электровоз вздрогнул и дал задний ход, увлекая вагон за собой.
Охрана стреляла по локомотиву, по платформе. Пули высекали искры из металла. Грохотнули взрывы гранат. Цех наполнился дымом и пылью. Когда же они рассеялись, со стороны поля донесся короткий гудок локомотива.
Машинист разогнул спину. Бондарев уже стоял в полный рост. Перед кабиной покачивалась стенка лакированного президентского вагона.
– Ты смотри, получилось, – подмигнул он машинисту, хотя по взгляду Клима было понятно, что он ни секунды не сомневался в успехе предприятия.
На шоссе мелькнула пара «гелендвагенов», но их тут же подбили залпом гранат из подствольников.
Локомотив замер у сортировочной станции, на лугу вертолет уже прогревал турбины. Клим сохранившимся с лучших времен железнодорожным ключом отомкнул дверь президентского вагона.
– Я так и знал, что это ты, – донеслось из полутемного тамбура; президент опустил ствол автомата.
Обезоруженный охранник постанывал на полу.
– Товарищ главнокомандующий... – принялся докладывать майор-десантник.
– У вас есть связь с Москвой? – оборвал его президент.
– Максимум, что я могу вам предоставить, – это связь с дежурным в Министерстве обороны.
Глава государства поднес микрофон ко рту:
– Говорит главнокомандующий. Соедините меня с министром обороны...
На том конце невидимой линии последовало секундное замешательство.
– Вы не расслышали? – голос прозвучал спокойно и ровно.
– Есть, товарищ главнокомандующий. Соединяю.
Бондарев устало опустился на бревно и принялся тыкать в клавиши мобильника.
– Тома?.. Все отлично. Ты первая из журналистов узнала об этом... Нет, не вру, ты первая... Ничего личного. Просто ты заслужила.
Громкого процесса над главными заговорщиками не последовало. Карташова, продержав две недели в Лефортово, признали невменяемым и поместили в психушку. Генерала Муравьева тихо отправили в отставку и посоветовали поселиться подальше от Москвы. Политтехнолог Глебаня Чернявский вовремя удрал за границу. Лубянский генерал Подобедов не стал ждать, когда за ним придут его бывшие подчиненные, и застрелился в служебном кабинете.
Белкиной так и не пришлось воспользоваться правом первой озвучить в эфире информацию об освобождении президента, поскольку официально никакого похищения и не было. Единственной наградой ей стал вечер в подмосковной резиденции главы государства, на который она была приглашена вместе с Климом и другими участниками освобождения. Но этот закрытый прием не освещался в прессе.
Зыбкий утренний туман размывал линии, словно на рисунке, сделанном акварелью. Медленно проступали цвета и силуэты: буро-зеленая камышовая кромка у берега Ладожского озера, черно-графитовые ветви деревьев и тусклый дюраль моторки, покачивавшейся на волнах.
В моторке сидели двое. Бондарев в серой брезентовой штормовке то и дело забрасывал спиннинг, направляя блесну в сторону камышовых зарослей. Субтильного вида старичок сжимал в руках дорогую графитовую удочку.
– Василий Прокофьевич, ну как вам новая снасть? – осведомился Клим.
Если бы он подарил новую удочку сам, то не обмолвился бы сейчас и словом, но Бондарев привез старику подарок от президента и должен был потом что-то сказать своему другу.
– Передай ему, что снасть отличная и я таскаю ей рыбину за рыбиной, – Василий Прокофьевич смотал леску, уложил фирменную снасть в чехол, взял в руки свою старую, видавшие виды бамбуковую удочку. – Стар я на новомодные штучки переучиваться. Этой-то и ловить сподручнее.
– Хозяин – барин.
– А чего это он про меня вдруг вспомнил? – прищурился старик, не отрывая взгляда от поплавка.
– Разговорились мы с ним как-то про голубей. Вот он вас и вспомнил, – скупо ответил Клим.
– А ты тех, что я тебе подарил, хоть смотришь?
– Теперь не только я смотрю.
Поплавок у Василия Прокофьевича дрогнул, и старик не стал больше ни о чем спрашивать.
– А что вы про недавние события думаете? – не удержался Клим.
– События, события, – проворчал старик. – Ничего не думаю. Я теленовости смотреть перестал. С тех пор и давление в норму пришло. Лучшее зрелище, когда поплавок под воду уходит.