— Из склепа, — честно ответил хозяин логова. — И не с шестнадцатого века лежу, а с двадцать четвертого.
И я от удивления села на пыльную кровать:
— Где я?
— Не дома, — осклабился серокожий и многообещающе добавил, — но это поправимо.
— В смысле, ты меня отправишь обратно?! — воспряла духом и даже поднялась ему навстречу.
— Нет.
— Как нет? — уперла руки в боки. — В каком смысле тогда «поправимо»?
— Сейчас мы проведем обряд Обмена энергией, — плотоядно ухмыльнулся он. — Затем проведем инициацию, — облупившимся указательным пальцем он скользнул от моего подбородка к груди, я судорожно сглотнула. Каков нахал, все-то он сделает и без спроса. А как же тут относятся к такой прекрасной формулировке как: «Свобода выбора, свобода выражения, свобода передвижения?»
— А потом, — продолжил хозяин логова, по-барски скользя рукой вдоль моих «просторов», — я пополню свои силы тобой.
Не умолчала, тут же выдала свое мнение на его счет:
— Лихо!
— Он самый, — серокожий довольно и клыкасто улыбнулся.
— Я в смысле — шустро ты все решил… без меня. Это сделаем, то сделаем, и никуда не денешься. То есть я никуда не денусь. — Отодрав его длань от себя, сложила руки на груди. — А не слишком ли большие планы на меня маленькую? И вообще, что за претензии на пустом месте?
— Будить нечего было.
— А я и не будила! Сидела здесь и…
— Возмущалась, — завершил он за меня. — Громко возмущалась, я слышал.
— Это что еще за хрень!? Возмущалась? — от моего голоса его чуток перекосило.
— Перестань… кричать.
— Я возмущалась? Это я сейчас тихо возмущаюсь! Чтоб ты понял, что к чему, для сравнения. А ты вообще мог сидеть и прислушиваться, как какой-то ненормальный ву-ву-вуайерист. — С трудом вспомнила слово, но вспомнила, и гневно взглянула на этого… как его… Лихо, который спит тихо.
— Престань, — скривился он, потирая уши. — Я спал, как все нормальные вурдалаки.
— Ага, как младенец, повернувшись к стенке и прогрызая дыру к соседу!
— Я сплю один.
— Так тебе и надо!
Но мгновенная словесная реакция и колкость ответа тут меня не спасла. Вурдалак, как он сам признался, истерить не дал, да и испугаться по-нормальному тоже, прикоснулся к моей шее, и этот мир вначале погас, а затем и оглох, кажется. Последнее, что я услышала от серокожего, было: «Приготовь ее к ритуалу. Быстро».
И покорный ответ неизвестного тихого голоса: «Да, господин».
Вот теперь меня еще куда-то вовлекут, и прощай, Галя, было приятно познакомиться! Нужно было рассказать, что я из четвертого мира. Вдруг тут у моих «соотечественников» есть хоть какие-то привилегии? Неприкосновенность, например, или неубиваемость, суперсила или невидимость. Тяжело вздохнула, посылая себя далеко… в объятия черта: «Нардо, где ты?»
И вдруг чувствую, как маленькие тонкие иголочки бегут по руке, потом по спине, кто-то в волосах, на груди, на ногах, как… Пауки! И ведь точно они, я же парочку огромных в комнате прибила.
Аааааа! Мысленно уже прыгаю и дергаюсь, как главный герой в фильме «Нечего терять», а в физическом плане сдвинуться не в силах. И даже мизинцем пошевелить не могу. Это что за беспредел?! Уж если издеваться над девушкой и проводить странные обряды, то хоть бы сознание вырубил, а лучше бы просто убил. Так бы я попала к Люцу, а там… Так, стоп! Мне ясно было сказано, что чельдекаться и дьяколиться я буду лишь в мирах, подвластных Темному Повелителю, а во всех остальных у меня та же свобода слова, что и дома. Но я-то не дома, наверное,… или дома? Где у нас на вурдалаков грешили? В Румынии… нет, там просто психоз и отклонение, вроде бы. А, к черту! Одно ясно, куда я попаду после кончины — неизвестно. А потому личное самоуничтожение отменяется, до выяснения последствий.
Вот на этом мой мысленный процесс был прерван, ощущение паучьих лапок исчезло, а в пространстве захламленной спальни что-то, запиликав, начало двигаться. И то ли пол опустился, то ли я воспарила, но из-за движения воздуха не разобрать. А через минуту слышу:
— Все сделано, господин.
— Приготовь спальню, — приказал серокожий.
И вот тут подо мной возник пол. Затем вернулось зрение и возможность двигаться. Открываю глаза, а перед ними круги красные яркие и желтые блеклые, но более всего раздражают слепящие сизые, я опять зажмурилась:
— Твою мать!
— Ее на церемонии не будет, — последовал сухой ответ от рядом стоящего.
Никогда плохого чужим родителям не желала, но этого спокойного уникума просто захотела задеть:
— Померла?