— А мужская раздевалка на втором этаже. Показать?
Оставшись один, я пытался убедить себя в том, что ничего удивительного не произошло. Но стоило мне увидеть ее в шахтерской спецовке, как я снова засомневался: не во сне ли это? Брезентовые затертые брюки, заправленные в крошечные, как раз по ее ноге, резиновые сапожки, оттопыривались. Пиджак, такой же брезентовый и затертый, свисал до колен. На голове поверх черного платка плотно сидела каска. Мешковатая, нескладная фигурка дополнялась перекинутой через плечо сумкой с широкими лямками.
Не дав к себе присмотреться, она торопливо зашагала к уклону. Я едва поспевал за ней и с каждым шагом чувствовал, как мне в новой, хрустящей спецовке неудобно идти: каска то и дело съезжала на глаза, тяжелые боты хлюпали, портянки в них сбились в комок, больно стучал по бедру аккумулятор.
Женщина остановилась так неожиданно, что я едва не наткнулся на нее.
— Ну вот, опоздали, — вздохнула она.
— Как? — испугался я.
— Очень просто. Никто нас вниз не повезет. Самим придется топать. Не устанешь?
— Ничего, — махнул я.
— Ну, смотри.
Только внизу, когда я отсчитал восемьсот девятую ступеньку и привалился к вагону, не в силах поднять руки, чтоб вытереть с лица пот, я понял, во что обошлось мое опоздание.
— Хуже бывает, — успокоила меня женщина и похлопала по плечу. — А ты молодец, не пожаловался. Как звать-то?
— Василием.
— Значит, Васей. А меня зови Машей. Здесь меня все так кличут. Ну, пошли.
На аммонитном складе она получила взрывчатку и капсюли. Вышла оттуда нагруженная двумя большими сумками.
— Бери любую, — сказала она.
Я пожалел ее, попросил переложить часть аммонитных пачек в мою сумку, но Маша опять ответила знакомыми словами:
— Ничего, хуже бывает.
Я чувствовал, что она простила меня, и мне стало легче, свободнее, хотелось заговорить, сказать что-то хорошее, ласковое; то удивление, которое было там, наверху, приглушилось, сменилось тайным восхищением.
— А теперь куда?
— Прямиком на лаву. Иди, Вася, рядом, авось не взорвемся.
По технике безопасности запрещалось идти рядом со взрывником, несущим аммонит и капсюли. Но кто мог увидеть нас сейчас, в полночь?
Вдоль стенки штрека журчала сточная вода, скрипел под ногами мелкий гравий, которым были усыпаны шпалы узкоколейки. Тихо струился воздух, пропахший запахом угля. Он был прохладен и свеж. Еще там, у склада, я переобулся, подтянул аккумулятор, поправил каску, и спецовка уже не так хрустела, от ходьбы обмякла, и хотя ныли ноги и лямки оттягивали плечи, идти было легко.
— Из техникума? — спросила Маша.
— Нет, после школы.
— Да-а, — не то с удивлением, не то с недоверием взглянула на меня. — А в институт почему не пошел?
— Поступал, но по конкурсу не прошел. А сейчас стаж нужен, два года.
— А другой работы не нашлось?
— Больше некуда. Поселок-то шахтерский.
— Это верно, — согласилась Маша.
Идти становилось все тяжелее. Под ногами уже не шуршал гравий, а по всему штреку стояла вода, и ноги скользили по мокрым шпалам. И воздух не был так свеж и прохладен, сильнее, до сладкого вкуса, запахло углем. Лямки больно врезались в плечи. Пот струйками стекал по лицу, приходилось свободной рукой смахивать его. То же самое делала и Маша, и хотелось окликнуть ее, но она, не оглядываясь, ни о чем больше не спрашивая, продолжала идти.
Так, не останавливаясь, дошли до лавы. Здесь она спросила:
— Устал, Вася?
— Не очень, — соврал я.
— Значит, устал. — И успокоила: — Теперь легче будет. — И не задерживаясь спустилась в лаву.
Лава была невысокой, меньше полутора метров, как раз Маше по росту. Зато мне пришлось согнуться, и Маша, улыбнувшись, посоветовала:
— А ты встань на колени, так удобнее. Видишь? — сказала она, показывая на круглое отверстие в стене забоя. — Начнем потихоньку.
Но потихоньку она, видать, не умела работать. Незаметными быстрыми движениями она забойником — длинной палкой — прочищала отверстие, вставляла в него капсюль, аммонит, пыжи и все это слегка утрамбовывала. Я едва успевал катать в неумелых руках вязкую, тяжелую глину. Пыжи получались у меня то длинные и тонкие, то короткие и толстые, и Маша их сама уминала до нужного размера. Я удивлялся ее терпению: она ни разу не крикнула, не взглянула рассерженным взглядом.
А лава, кажется, не кончалась. Сколько там их, этих пробуренных отверстий! Меня уже не радовало то, что мои пыжи получались в самый раз. Я видел уставшее, все в мелких капельках пота, Машино лицо, но чем я мог ей помочь?
— Вы бы отдохнули, — робко предложил я, но Маша покачала головой.