Я вновь повторил свою просьбу, когда она подала мне забойник и достала из подсумка взрывную машинку.
— Вот кончим и отдохнем. Иди в штрек и жди меня там. Хорошо? — И, легонько подтолкнув, она заспешила вверх по лаве, а я, выйдя в штрек, присел на штабель досок и стал дожидаться взрыва.
Время тянулось медленно. Я не выдержал, встал, прошел чуть вперед. Прислушался. Хотел пройти еще, но раздался взрыв — глухой, отдаленный. Я облегченно вздохнул и, вернувшись к штабелю, отсчитывал после каждого взрыва: «Пять… Двенадцать… Сорок пять…»
— Шестьдесят девять… шестьдесят девять… — повторял я одну и ту же цифру, но следующего взрыва не было.
«Неужели что-нибудь случилось?» Я метнулся к входу, но не успел свернуть за конвейер, как наткнулся на Машу.
— Вот и все, — сказала она. Лицо ее было покрыто густым слоем угольной пыли, выглядела она утомленной. Я молча принял с ее плеча подсумок с машинкой.
— И давно вы так? — поинтересовался я, когда мы, отдохнув, возвращались к уклону.
— Давно. Лет восемь.
— И вы решились?
— А что тут сложного? Кончила курсы и пошла.
— Нет, я не о том.
— Понимаю. — Она улыбнулась. — Как тебе сказать, Вася. Понравилось, что ли… Только уходить придется.
— Почему?
— Очень просто. Женщина — и на такой должности. Нас ведь давно собираются вывести из шахты. Да все не решаются. — Она засмеялась. — Надежи больше. Вы, молодые, не очень-то постоянные. Одному заработок подавай, а тебе вот стаж. Приходите — уходите. А шахта — это не дом отдыха, где можно быть и не быть…
Она говорила тихо, мягко, и я чувствовал, что Маша разговаривает со мной так, будто с ней мы давно уже знакомы.
Уже на поверхности, когда я собирался в раздевалку, она придержала меня:
— Подожди, Вася. Не уходи.
Из быткомбината мы вышли вместе. Шел третий час ночи, было темно, лишь кое-где сверкали огоньки, и звезды поблескивали не так ярко, и стояла такая тишина, что слышно было, как в бункерах шуршал уголь.
— Странно, Маша, — пожал я плечами. — В шахте вы не боитесь.
— В шахте я привыкла.
— А здесь не можете?
— Не могу, — просто призналась она. — Все кажется, что кто-то идет за мной.
Я проводил ее до самого дома.
Около месяца я уже работал в добычной бригаде машинистом конвейера и как-то жалел, что мне не пришлось больше ходить вместе с Машей. Я редко видел ее, работала она то с утра, то в ночь и все время спешила, так что перебрасывались одними общими словами.
К тому, что я знал о ней, прибавилось только то, что говорили ребята. А говорили они примерно так:
— Как там ни крути, а наша Маша — во, молодец баба!
— А может, девушка? Незамужняя она и на сторону хвост не вертит. Как это понять, а?
— В общем, девка что надо!
Возможно, мы так и остались бы случайными знакомыми, но однажды, придя на работу, я увидел ее в раскомандировке.
— На работу?
— Да, Вася, вместе с тобой. Я ведь теперь не взрывник, а машинист конвейера, как и ты. Хотели совсем на поверхность вывести, да Губин, спасибо ему, отстоял.
— Это здорово! — воскликнул я и крепко пожал ее руку.
— Конечно, здорово, — засмеялась она.
С этого дня мы были вместе — в лаве, на шурфе, на откачке воды. Она охотно шла туда, куда ее посылали, как будто в благодарность за то, что ей разрешили еще немного поработать в шахте.
Маша не сердилась, когда я задавал ей свое бесконечное «почему», и однажды мне объяснила:
— Ты с первого дня приглянулся. И не знаю, чем. Наверное, ты не такой, как все. Какой-то мягкий, доверчивый. И всему-то ты веришь. А может быть, я лгу, откуда ты знаешь? Вот и выходит — доверчивый ты уж больно.
— Зачем ты так, Маша? — краснел я. — Я верю тебе. Ты ведь тоже не такая. Ты — особенная.
— Это чем же? — улыбнулась она. — Тем, что маленькая и работаю не там, где положено?
— Не только, — убежденно заверял я, хотя, конечно, не смог бы объяснить, почему мне с каждым днем все ближе и ближе эта женщина. Я не мог еще признаться, что жду ее с нетерпением, что мне не сидится долго одному, любую свободную минуту использую для того, чтоб побыть с ней рядом.
В рабочей обстановке, когда труд общий, люди знакомятся быстрее, и быстрее всего там, где их сталкивают вместе трудности, заботы, тревоги, и узнают друг о друге то, что не узнают соседи одного дома за несколько лет жизни. Все это было так, но в нашей дружбе было что-то еще такое, что объяснить одними словами навряд ли удастся.
— Уж не влюбился ли ты, парень? — спросил как-то проходчик нашего участка Трофимов. — Все ты вокруг да около так и вертишься. Шагу ей ступить не даешь.