В коридоре было пусто. Я думал найти кого-нибудь на вахте, но и это было бесполезно, хотя ключи от комнатки дежурного находились в замке. Вряд ли это сойдет за кражу, если я поищу свои вещи там.
Необычайная удача вкупе с умением правильно и логично предполагать, где могут храниться вещи больных сделали свое дело. Мои джинсы и свитер я нашел на третьей полке старенького шкафчика производства шестидесятых годов. Только такие старенькие инвентарные шкафы, куда свое положить жалко, служат для хранения всякого барахла. А еще я нашел пуловер, юбку и куртку Дары. Стало быть, это не мой индивидуальный глюк, она была в корпусе, в этом отделении. Одеваться надо было быстро: в любой момент могла вернуться вахтерша и поднять крик. Когда облачение в привычные шмотки закончилось, я схватил подмышку вещи девушки, вышел из комнатушки вахтера и, смотря, нет ли движения у лифта, направился к ближайшей от моей палаты двери.
Стоило мне подойти на девять шагов к двери, как из-за нее показалась знакомая голова. Виновато улыбаясь, она спросила, как я себя чувствую. На самом деле, с тех пор, как очнулся на железной койке в темной комнате, не задумывался о том, каково мне. Впрочем, это теперь и значения-то не имело. Следовало торопиться.
— Держи, — бросил я коротко. А потом бросил ей её вещи. — Время против нас… Торопись.
Дара скрылась за дверью, появилась снова только через пять минут. Молча мы прошли к лестнице и спустились по ней на второй этаж. Оттуда надо было прыгать, потому что окно на первом этаже было зарешечено, а воспользоваться центральным выходом было опасно. Во-первых, наверняка закрыто, во-вторых, у охраны возникнет море вопросов. Не теряя времени, я начал открывать окно, пытаясь повернуть заржавевшие ручки фрамуги.
— Заметь, я так поражен, что не спрашиваю у тебя, почему мы были на кладбище, а теперь находимся в больнице…
Она сдержанно засмеялась. Голос её резко стих, когда с нашего этажа донеслись звуки открывающегося лифта и подпитые голоса медсестер, распевающих что-то типа «Happy birthday to you!» с жутким вологодским акцентом. Я попытался вспомнить, все ли я сделал правильно, так ли закрыл дверь в комнату, так ли оставил ключ висеть в замке. Вроде да, ничего не забыл, а если и забыл, то возвращаться уже слишком поздно. Поэтому, когда звуки песни стихли, я возобновил попытку открыть окно — единственный путь к отступлению. Вскоре ручки поддались, тихо пискнув, повернулись. Это тоже один из сегментов той комплексной удачи, что преследует меня уже второй день.
Я выпрыгнул первым. Прыгать приходилось в слепую, поэтому я действительно опасался, что внизу может быть достаточно жестко и/или там могут быть остатки арматуры, ломаный кирпич, чья-то машина. Я вздохнул с облегчением, когда почувствовал под ногами ровную, но плотную площадку, о которую хоть и отбил ноги, зато не покалечился. Только после того как я крикнул, что все в порядке, прыгнула Дара.
Поймав её в объятья, я как-то неловко уловил нелепость ситуации и отпустил её, хотя она совсем не противилась. Вместе, держась за руку, мы добежали до решетчатого металлического забора, который пришлось перелезать. Вскоре и это препятствие было далеко позади, открывался большой и широкий путь, по нему тяжелогрузные машины подвозили к больнице еду и постельное белье для больных, а персоналу униформу.
— Нексус обладает точкой входа/выхода, которая перемещается, — ответила она на незаданный мной вопрос. — Такое часто бывает: входишь в одном месте, а выходишь в другом. Вот прошлый раз мы вошли в котловине за городом, а вышли из нексуса в милицейской машине. Причем в той её половине, где обычно возят задержанных.
Что-то было в этом экстремальное. Да, путешествие к пограничным мирам меня забавляло, но исключительно тем, что никогда не знаешь, где вынырнешь, а главное, в каком виде и в каком состоянии.
— Знаешь, у меня море вопросов, — попытался я развязать разговор. С тех пор, как мы бежали, она не очень разговаривала, да и мне было бы приятно кое-что для себя прояснить. — Что это был за туннель, по которому я мчался, почему я ощущал страх, который напустил Тачан, что это за ворота и что за радость там спрятана за ними, где эти двое, что с нами инсталлировались?
Дара немного покраснела, я увидел это в свете уличного фонаря, одиноко горевшего посреди незнакомой улицы. Вряд ли я сказал что-то, что могло её смутить, но это все ровно произошло. Я не мог ошибиться. А потом она глаза отвела как-то в сторону, словно признавая какую-то свою ошибку, но боясь сказать об этом.