«Эти курицы опять тёрлись вокруг моего Корзуна. Если Ваня замутит с одной из них — уйду в монастырь. Больше смысла в жизни не будет!
Хотя…
Можно в принципе жить ради планирования убийства Выскочки. Эта наглая морда сегодня обозвал меня «пыльной вешалкой». Ну и скотина! Ненавижу.
Когда его уже кара настигнет в виде трёхдневного поноса?..»
Что примечательно, в этом дневнике почти одинаковое количество текста и о Корзуне, и обо мне. Видимо, я всё же постоянно занимал мысли Зайца, пусть даже в отрицательном ключе.
«Он подошёл ко мне!
Ваня!!!
Сам…
Господи, я думала в обморок шлёпнусь от переизбытка эмоций!!!
Если б не Выскочка, наше общение продлилось бы дольше…
Вот везде ему нужно влезть!
Как же я ненавижу его дебильные выходки!
Странно себя ведёт…
На мгновение показалось, что он хотел меня поцеловать у подъезда…
Мерещится уже, надо поменьше Миронову слушать…»
А ведь в тот вечер я действительно хотел…
Чувствую, как давит в груди.
Первая половина текста блокнота целиком принадлежит хвалебным одам в честь Корзуна, и гневным проклятиям в мой адрес. И хоть это неудивительно, всё равно царапает неприятно и оставляет осадок в моей собственнической натуре.
Но вот дальше…
Заяц начинает метаться и её записи становятся другими. Более задумчивыми и философскими что ли…
А ещё… там больше обо мне. Чем дальше, тем больше…
«Я не спала всю ночь.
Что такое со мной происходит?
Неужели мне хотелось, чтобы Димка сделал что-то?
Естественно.
Хотя бы не лежал, как мёртвая палка, а изображал, как обычно, из себя «мачо» подмосковного розлива.
Ещё и утром сделал невинное лицо, будто это я озабоченная, а не он!
Не честно.
Тело у него, конечно, отпад.
Завидую Симаковой. Готова выдрать ей последние три волосины.
Почему я не такая же недалёкая пустышка, как она? Тогда бы ты не сопел всю ночь, Выскочка, а точно поимел бы меня, как следует!
Господи, это не я говорю…
Ненавижу тебя, Крючковский!
Даже если ты действительно «нравишься» мне… Я в этом ни за что не признаюсь.
Самой себе — в первую очередь…»
Чем больше я погружаюсь в личное пространство Зайца, тем хуже мне становится.
Какого хрена я такой дебилоид?
Если бы ты мне сама сказала тогда…
Зачем оставила дневник?
Ну да… Мы же поспорили…
И я был уверен, что проиграл!
Ну, в смысле, выиграл, наоборот. Что она и Ванёк вместе. Всё же круто у них сложилось!
Она мне свою девственность отдала.
Я же кровь с члена отмывал, точно помню, хоть и пьяный был.
Но вот об оргазме там и речи не шло.
Я сорвался, как подросток, и просто трахнул её!
Даже не подозревая, чем мне обернётся эта несдержанность.
Полночи караулил у общаги потом, а она так и не появилась.
Если бы знал раньше…
Хрен бы Вано вообще к ней подпустил!
«Ванька с Димой подрались.
Прямо у клуба.
Из-за меня.
Из-за нашего с Выскочкой поцелуя…
Целуется он просто невероятно.
Почему-то с Корзуном такого нет. Он мягкий весь, нежный такой, как облачко.
А Димка — огонь. Я сгорела, походу.
Текила здорово утешает и придаёт сил.
Пойду к нему.
Точно.
И скажу всё!
Сколько можно!
Я устала, хватит!
Пусть выгонит.
Скажу ему.
Не хочу с Ваней.
Хочу с ним.
Всё хочу.
Пусть покажет мне, как это — любить по-взрослому!
Я хочу этого.
Кажется, я люблю его…»
Кажется, я люблю его.
Эти слова отпечатались у меня в лобной доле мозга и горят там неоновой вывеской.
Я конченый придурок.
Мой Заяц шла ко мне, чтобы признаться, что неравнодушна ко мне, а я просто решил взять её, потому что думал, что большего мне не перепадёт.
Как жестока бывает жизнь…
Вместе с осознанием всего этого ко мне приходит невероятная злость.
Как этот блокнот попал в мою комнату?!
Значит моя мать увидела его, принесла сюда и ничего мне не сказала?!
Просто чудесно.
Читала ли она то, что тут написано?..
Мне дурно.
Нужно на воздух.
Я спускаюсь по ступеням со скоростью кометы, чуть не сбив домработницу, и выбегаю на улицу.
Да уж… воздух что надо…
Зря я это…
Тут градусов тридцать, не меньше!
Надо обратно под кондиционер, в холодок, а то ещё больше голову напечёт. И так уже мысли в кучу собрать не могу!
Только захожу в дом, как раздаётся звонок домофона.
На экране вижу девушку, раздетую по пояс, в одной короткой юбке и лифчике, стыдливо прикрывающую грудь руками.
Розовые короткие волосы.
Что-то смутно знакомое…
Бессознательно нажимаю на открывание калитки, не оставлять же её там на всеобщее обозрение, явно что-то случилось.
На мгновение забывая о недавних собственных переживаниях, иду навстречу девчонке.
Останавливаюсь на полпути.
Она тоже.
Опускает руки и вытаращивает глаза.
— Алина?
Мои губы сами произносят имя, я их не контролирую.
По её губам читаю: «Выскочка…», прежде чем хрупкое тело оседает на землю и падает без сознания.
Нет.
Судьба не может так жёстко смеяться надо мной.
Как бы головой не двинуться, особенно на такой жаре.
Не могу пошевелиться, хоть и понимаю, что ей нужна помощь.
Опомниться помогает только домработница, которая выбегает на крыльцо и начинает причитать:
— Господи, да что ж это! Дима! Помоги! Её нужно поднять, в дом отнести!
Жанна Валерьевна так же, как и я, хорошо знает, кто только что свалился в обморок на нашем газоне.
Даже эти невероятные розовые волосы не способны замаскировать Зайца, как бы она не старалась.
Это моя Алина.
Она здесь. В доме родителей.
Раздетая по пояс и напуганная.
Что же произошло с тобой, моя сумасшедшая девочка?..
Глава 14
Алина
— Крючковский, ты мне снишься что ли?..
Продрав глаза, кое-как, второй раз за это утро, вижу перед собой сосредоточенное лицо того, кого меньше всего ожидала лицезреть.
Я, наверное, ещё сплю.
Точно. Сон, конечно, у меня, шизофренический… Надо же, как фантазия разыгралась…
— Тебе лучше? — Спрашивает призрак Выскочки. Голос его озабочен.
Оглядываюсь.
Перед глазами рассеивается дым, и я, наконец, осознаю, что никакой это, на хрен, не сон.
Мне холодно, так, что зубы стучат.
Осматриваюсь осторожно.
Моя тушка раскинулась на диване в уютной широкой гостиной. Кажется, здесь мало что поменялось с моего последнего визита в этот дом из прошлой жизни, когда я ещё слушала свою мать, и была приличной девочкой.