ля оттачивания своего собственного мастерства, плюс, можно сказать, стал местным гуру в некоторых профессиональных вопросах, что весьма повышало самооценку. Но всё это затмевалось главным объектом моего творческого сосредоточения- картиной, что я медленно, но упорно продолжал доводить до совершенства в окружении железнодорожных механизмов и конструкций. К слову, ребята сумели подружиться с местными сторожами. Наверное сработали их способности, о которых упоминал Лонг, но главное, что они вполне смогли обустроиться на новом месте, да так, что их бывший чердак постепенно начинал казаться допотопной пещерой питекантропа. У их новых престарелых друзей обнаружился вполне рабочий душ, а в магазин и обратно они катались на трамвае бесплатно по протекции Зины. Жень прошерстил окрестности и, как настоящий маг огня, раздобыл старенькую, но вполне годную печку буржуйку, раньше использовавшуюся сторожами. Теперь она согревала вагон-спальню, как его прозвали ребята. Остальные вагоны были распределены между Искателями и каждый устроил себе там свой собственный рай для вдохновения. Я же долго не мог определиться, где мне удобнее всего творить. У ребят порой было слишком шумно, да и постоянные «Ну как, получается?» в край достали, а на улице пока еще замерзали пальцы и сопли. Поэтому я перебрался в святая святых любого поезда. Нет, не в вагон-ресторан, тем более его не было, а в кабину машиниста, где обнаружилось удобное кресло и солнце не слепило глаза ни в какое время суток. При этом там было достаточно светло, плюс я откопал рабочий автомобильный аккумулятор, который иногда заряжал у сторожей, и присобачил к нему лампочку, благодаря чему мог работать и после захода светила. Иногда ребята исчезали по одному или все хором, чтобы добыть финансов. Чем они конкретно занимались я не задумывался, но на проживание, судя по всему, им вполне хватало. Я как-то пытался помочь им с финансами, но получил жёсткий отказ с формулировкой: « У нас всё в порядке, а тебе тоже деньги нужны». Деньги... С недавних пор я стал замечать, что они хоть и продолжали быть необходимым ресурсом, теперь почти совсем не занимали мысли и перестали быть главным условиям для появления музы. Возможно она тоже успокоилась, потому что теперь не кричала мне о своих проблемах, а сидела рядом и нашёптывала каждый следующий мазок. Картина выходила странной: к коричневому кругу от кружки и отпечатку ладони добавились новые элементы. Многоцветные капли пластмассы прорезали полно сверху вниз, застыв там, где их покинули силы, а вокруг скитались облака, созданные копотью, которая неравномерно прильнула к листу с разных сторон. Я добавил красок, как классических, купленных в магазине, так и натуральных. Например, гуляя по стоянке, я как то обнаружил небольшую, обильно просмоленную, щепку от шпалы. Не то, чтобы это было редкостью в здешних местах, но именно эта щепочка сильно напоминала маленького худого человечка, который будто заправил руки в карманы чёрных зауженных брюк и, наклонив голову вперёд, о чём-то неспеша размышлял. Я притащил вдохновляющую деревяшку в свою импровизированную мастерскую и стал водить красящей частью по листу, не задумываясь о движениях. Щепка оставляла прерывистый тёмный след, легко скользя по глади ватмана. В результате странный и затейливый узор из плавных линий стал новой частью этой художественной мозайки. Таким образом я и творил, добавляя в картину то настоящее, то придуманное и не заметил, как пришла весна. Полегчала одежда и настроение, а в снежных полях стали расползаться чёрные проталины- земля как будто самобытно зевала, пробуждаясь от пятимесячного сна. Плавать приходилось всё чаще и всех это немного раздражало, ну опять же кроме Милы конечно. Она реанимировала свой заброшенный фотоаппарат и с визгами носилась по лужам, фотографируя всё вокруг, от птиц и собак до создаваемых ею же самой разноцветных брызг. Иногда она подлавливала моменты повседневной жизни ребят и потом долго бегала от Киры, которая гонялась за ней по всей стоянке и жалобно угрожала: «Мила, удали! Удали а то хуже будет!» Парни же не заморачивались, ведь естественность всегда прекрасна, даже если она связана с ковырянием в носу. Ну, во всяком случае они придерживались именно этого непоколебимого мнения. Лонг продолжал свои поиски, терзая струны. Его концерты были слышны далеко вокруг и особенно близко к сердцу их принимали местные дворняги. Заслышав первые трели они тут же замирали, а затем вскидывали головы и начинали всем ансамблем надрывно подвывать балалайке. Сначала нас это немного пугало, затем веселило, а потом стало интересно: звук чёрного инструмента Леонида с каждым разом как будто всё больше подстраивался под этот дикий хор, а может наоборот, они стали выть похоже на балалайку. Как бы там ни было, но в один из не очень прекрасных дней я, проходя мимо вагона Лонга, вдруг замер как вкопанный. Из приоткрытого вагонного окна прямо мне в душу лилась грустная мелодия плачущих струн. Она была настолько серьёзной и проникновенной, что захотелось засмеяться в голос через слёзы, а затем пойти и изобрести крылья. Как заворожённый я залез в вагон и подошёл к купе из которого доносилась мелодия. Все уже были здесь и ошарашенно стояли, распахнув рты перед открытой дверью. За её порогом, закрыв глаза, сидел настоящий музыкант и песней трёх стальных сестёр рассказывал нам свою печальную историю. Когда он закончил не было оваций или одобрения, которыми обычно его подбадривали ребята после очередной музыкальной победы. Была только тишина и осязаемый стук пяти сердец, посвящённых в эту волшебную тайну. -Нашёл таки,-только и смогла произнести Кира, когда мы покинули длинноволосого Искателя. -Кто ищет...-кивнул ей Жень. Мила плакала, а я решил, что пора и мне завершить начатое. В этот вечер я не поехал домой и, затарившись кофе и печеньками, всю ночь провёл перед своим полотном, стараясь как можно скорее отдать ему пережитые и восстановленные чувства. -Эй, машинист, вставай!-разбудил меня весёлый голос Киры. Подняв веки и оглянувшись, я понял, что вчера, присев на пять минуточек, так и заснул в кресле с запрокинутой головой и отвисшей челюстью. Поднять котелок мне стоило больших усилий, так как затёкшая шея не сразу поддалась на уговоры разогнуться. Я проморгался и уставился на Киру, которая стояла на пороге и внимательно смотрела не на меня, но на картину. Я хотел было что-то сказать, но Кира резко вскинула ладонь и звук, так и остался болтаться у меня в горле. Её глаза крайне внимательно изучали мою работу, а я старался не дышать и лишь с волнением ждал, что же скажет эта серьёзная девушка. Минуты слились в одну вязкую массу и в тот момент, когда терпение уже готово было разорваться, я вдруг услышал: -Кое-чего не хватает. Не удостоив мой удивлённый взгляд каким бы то ни было объяснением, она подошла вплотную к листу, хитро прищурилась и смачно поцеловала его в левый верхний угол. Так яркий отпечаток её свеженакрашенных губ навсегда остался на моей картине. -Теперь гениально!-с победоносной улыбкой провозгласила она,-Тебе повезло, что я сегодня наштукатурилась для выхода в город, иначе не видать бы тебе шедевра! И чёрт побери, она была права! Я смотрел на это помадное откровение и чувство завершённости постепенно начинало овладевать мной, приводя в контролируемый экстаз. Маленькая деталь на картине жизни, но без неё не было бы этой жизни. -Сама начала, сама закончила!-рассмеялся я. Кира сначала посмотрела на меня с непониманием, но затем, осознав мои слова, тоже залилась задорным смехом. -А ведь правда! Можно считать мы эту картину вместе сотворили! Только мне хватило ума за ней в огонь не прыгать! -Или наоборот, не хватило,-съязвил я. -Кто менее ценный, тому и самое опасное!-парировала она,-Но, всё в прошлом, главное теперь готово. Остальным показать не забудь! -Обязательно,-кивнул я,-Жаль только, что больше особо некому. Так и останется пылиться где-нибудь скорее всего. Тут Кира перестала смеяться и потупила взгляд. -Что случилось,-заволновался я при виде такой резкой перемены настроения. Ни слова не говоря, Кира полезла в карман и извлекла оттуда сложенный вчетверо листок. -На, теперь уже наверное тебе действительно нужно это прочесть. Ничего не понимая я взял протянутую бумажку и развернул её. Это было письмо, или даже скорее записка, набросанная от руки. Приятный почерк гласил: «Дорогой Виктор! Меня зовут Ольга. Мы с вами не знакомы, но я дочь Феликса Константиновича, того самого, кому вы помогли вернуться в семью. Он шлёт вам привет, благодарит и просит передать, чтобы вы им гордились, ведь он сдержал слово! Я в свою очередь тоже хочу Вас поблагодарить и предложить возможно интересную для вас, как художника, возможность. На данный момент я являюсь достаточно известной фигурой в сфере организации культурных мероприятий различного масштаба. В частности этой весной я планирую провести в Вашем городе крупную художественную выставку. Она будет проводиться в течение двух месяцев с начала апреля до конца мая и если у Вас есть некий багаж работ, я могла бы оценить их и при благоприятном исходе выставить в одном из залов. Также в ней будет принимать участие и небезызвестный вам Пётр Аркадьевич, через которого я собственно и узнала о вашем творческом профиле, но об этом подробнее при возможной встрече. Папа говорит, что вы очень талантл