Она видела, что, хотя было еще не поздно, многие отдыхающие уже вернулись, и около сорока пар лыж стояли, закрепленные в ячейках деревянного стенда, а палки были воткнуты в снег, который становился все глубже. (В число удобств, предоставляемых отелем, входили: автобус, который доставлял туристов со станции, комната для лыжников, где сушили обувь, техник-смотритель, а также возможность оставлять лыжи снаружи, около отеля.) В отличие от Эми большинство гостей отеля были европейцами и, должно быть, знали о погоде что-то такое, чего не знала она. Эми обернулась и взглянула на склон, с которым только что сражалась, — теперь он казался едва различимым за снегопадом, — и ей вдруг пришло в голову, что она только что избежала смерти.
— Мисс Хокинз!
Ее окликал человек, которого все называли «тот самый барон», он счищал снег с подошв ботинок, соскабливая его о лыжные крепления, и неодобрительно поглядывал на Эми. Она знала, кто он такой, но очень удивилась, что он знает ее имя. Эми обладала хорошей памятью на лица и уже начала выделять из общей массы людей, с которыми она ехала в отель из Женевы в одном автобусе или которые одновременно с ней снаряжались для катания. Это был австрийский, или, может быть, немецкий барон. Кроме них, в лыжной комнате в это утро находились английский издатель и его семья, один американец по имени Джо, две пожилые женщины из Парижа и две русские пары, с которыми она пока еще не общалась. Большинство людей в отеле были французами или немцами, и, к ее величайшему удовольствию, каким-то непостижимым образом чувствовалось, что они здесь иностранцы.
— Сегодня все вернулись рано, — сказала Эми, чувствуя, что краснеет под этим строгим взглядом. Иногда она вела себя скованно, хотя и не была робкой. Ее успехи на работе напоминали успехи актера, который в обычной жизни заикается и краснеет, а на сцене играет убедительно. В домашней обстановке ее улыбку находили милой и обворожительной. Кроме того, Эми была скромной и дружелюбной, а теперь еще и сказочно богатой, что не многим выпало на долю за тот год, который она провела в Станфорде.
— Вот именно. Повсюду вывешены предупреждения. — Барон окинул взглядом ее безнадежно наивную фигурку. По выражению его лица можно было понять, что он решает про себя, не следует ли ему взять шефство над этой женщиной по поручению местного туристического бизнеса. — Разве вы их не видели? Они написаны не только по-французски, но и по-английски.
— Да-да, конечно. Я хотела вернуться, но я пока плохо знаю маршрут, — сказала она.
Ее все еще трясло из-за пережитого приключения, а также из-за того, что она не заметила предупреждения об опасности, хотя и скрупулезно изучала время работы подъемника, которым она воспользовалась: она не хотела упустить последнюю возможность спуститься к отелю. Обычно Эми не допускала ошибок, это был ее пунктик. Кроме того, ее немного рассердило его предположение, что ей требуется перевод на английский язык, чтобы понять вывешенное объявление.
Конечно, ее ответ был более-менее правдивый. Она уже собралась было возразить, что: а) она некоторым образом читает по-французски и б) благодарю вас, но ее привычка не слушаться чужих указаний не распространяется так далеко, как игнорирование объявлений, предупреждающих об опасности схода лавин, — не больше чем объявлений об акулах и водоворотах, — просто она их не увидела. Вместо этого она улыбнулась своей милой, открытой улыбкой.
— Все лыжни ясно обозначены.
Его тон оставался осуждающим, но в этот момент он думал о том, что тип красоты этой девушки именно американский, когда красоту лица определяет оптимистичный темперамент его обладательницы. Однако оптимизм непозволителен. Барон понимал, что она — человек с большими надеждами. Судя по внешнему виду, девушка могла оказаться и австрийской mädchen[4], с ее косой цвета карамели и свежими щечками с ямочками, которые придавали лицу особую миловидность. Ее беспокойная манера жить на бегу, почти задыхаясь, была продиктована, вероятно, постоянным беспокойством, что все ее возвышенные мечты могут разбиться вдребезги. Для его работы, связанной с недвижимостью, было очень важно уметь читать по лицам и угадывать разбившиеся надежды.