— Боюсь, мне не повезло, — обычно говорила при встрече Мэгги.
— Мне тоже, — со вздохом отвечал Финн.
Он уже начал подумывать, что они лишь напрасно тратят время и силы. Пытаться отыскать в таком городе человека — все равно что искать иголку в стоге сена.
Наступил пятый вечер в Нью-Йорке, и Финн нажал кнопку звонка квартиры Мэгги, чувствуя себя опустошенным. Тетка впустила его. Она так сильно походила на маму, что при виде ее у Финна всякий раз замирало сердце: те же черные волосы, голубые глаза, прямой нос и большой рот с полными губами. Они с Аннемари унаследовали от матери ее черты, но если мама одевалась неброско и носила волосы стянутыми в тугой узел на затылке, то Мэгги предпочитала модную одежду и элегантные прически. Маме исполнилось сорок шесть, когда она умерла, Мэгги была на два года ее старше, хотя на вид ей нельзя было дать больше сорока.
— У меня новости, — осторожно начала она. — Не знаю, какими ты их сочтешь — хорошими или плохими и чего в них больше — облегчения или беспокойства. Поднимайся наверх, и я расскажу тебе все.
Финн последовал за ней, чувствуя, как взволнованно забилось у него в груди сердце, и не зная, чего ожидать.
Мэгги закрыла дверь и протянула ему листок бумаги.
— Я нашла его на коврике в холле, когда вернулась домой. Что ты об этом думаешь?
Это был карандашный рисунок. На нем, словно живой, был изображен мальчуган в ночной рубашке и со свечой в руке. Волосы его торчали в разные стороны, и он широко улыбался, лукаво высунув кончик языка.
— Это же наш Айдан! — ахнул Финн.
— Я никогда не видела Айдана, но почему-то так и подумала, — заметила Мэгги, строго поджав губы. — А теперь переверни рисунок.
Финн повиновался. «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», — прочел он. Буквы были выведены каллиграфическим почерком.
— Он называет ее Анной.
— Почему ты решил, что это он? — сразу же вцепилась в него Мэгги. — Это могла написать и женщина.
— Так мог написать только стряпчий или клерк из конторы, а там вряд ли работают женщины. Таким почерком заполнено наше брачное свидетельство. Господи! — Финн хлопнул себя по лбу, когда до него наконец начал доходить смысл послания. — Но что это значит, Мэгги? Почему он называет ее Анной? И откуда он узнал, что рисунок надо доставить сюда?
— Понятия не имею. Разве что Аннемари сама назвала ему адрес, или же он видел одну из наших карточек. Быть может, он известен кому-либо еще — как насчет той женщины, что, как ты говорил, плыла на пароходе в одной каюте с девочками, Гертруды Штраус? — нахмурилась Мэгги. — Или этой Оливии Рэйнес, укравшей паспорт Молли и чемодан, в котором лежали деньги? Ох, Финн! У меня голова идет кругом. Я просто не представляю, что теперь делать.
— Аннемари счастлива, — задумчиво проговорил Финн. — Иначе она бы нарисовала нашего Айдана плачущим. Она любила рисовать; картинки у нее получались веселыми и грустными в зависимости от настроения.
Мэгги повалилась в кресло, словно ноги перестали держать ее.
— Это уже кое-что.
— Она любила петь и рисовать. Она очень любила жизнь, наша Аннемари, но любая мелочь — резкое слово, больное животное — запросто могли заставить ее погрузиться в депрессию. Мама называла это состояние «пучиной отчаяния». Правда, Аннемари быстро выходила из него. Как ни странно, но, когда умерла мама, моя младшая сестра расстроилась меньше всех. Она твердила, будто видит ее в раю, на небесах.
— Твоя мать все время беспокоилась о ней. Она говорила, что девочка слишком чувствительна для этого мира. — Лицо Мэгги потемнело. — Боюсь даже представить себе, что она чувствовала в ту ночь, когда твой отец изнасиловал ее! — гневно вскричала она. — Должно быть, бедняжка едва не лишилась рассудка.
— Хейзел говорит то же самое. В ту ночь, когда они уехали из Дунеатли, Аннемари находилась в каком-то трансе. Тем не менее Молли продержалась целых два года и никому ни слова не сказала. — Голос у Финна дрогнул и сорвался. — А я еще отчитал ее, когда мы встретились с ней в Ливерпуле, как будто она в чем-то виновата.
— Молли ягненок, а Фрэнк Кенни — ублюдок. От всей души надеюсь и молюсь, что больше никогда не увижу его, иначе я убью его собственными руками. — Мэгги поднялась и направилась в кухню. — Умираю, так хочу чаю, Финн. Как только мы выпьем по чашечке, я отнесу этот листок в участок сержанту МакКлоски, и пусть скажет мне, что он об этом думает. А потом, вместо того, чтобы сидеть над ним всю ночь и ломать себе голову, пока она не пойдет кругом, мы с тобой поужинаем, и сегодня, для разнообразия, сделаем это дома. Как ты сам только что сказал, Аннемари по крайней мере счастлива, где бы она ни находилась.