— Мой Пинечка! Ты улыбаешься! Ты рад мне? — говорила девочка, поднимая утенка, который пытался ходить, но лапки наступали одна на другую, он падал, опирался на крылья и снова поднимался.
Девочка кормила его с руки, поила, а выучив уроки, выносила на улицу, пускала на травку, и утенок жадно щипал ее клювиком. Тогда, будучи ребенком, она впервые чувствовала, что есть кто-то, кто ее любит, ждет и искренне ей рад. Не зная ласки матери, она подсознательно прикипела всем сердцем к маленькому существу, которого, как и ее, постоянно клевали родные, — она чувствовала себя такой же нелюбимой и ненужной, как и ее Пиня. Миланка кормила утенка четыре раза в день: утром до школы, по возвращению домой с занятий, после обеда и на ночь. Пиня никого не признавал, кроме девочки, — наверное, она была для него и подругой, и матерью. Милана не чувствовала себя одинокой — теперь у нее был верный друг, к которому она приходила, чтобы не только накормить его, но и рассказать о своих детских обидах и даже поплакать. К осени утенок вырос и, кроме уродливых лапок, уже ничем не отличался от своих сверстников.
Поздней осенью уток начали резать, и мать чаще всего готовила их с картофелем. Однажды за ужином Милана с удовольствием ела тушеное мясо, как вдруг вспомнила, что не покормила Пиню на ночь.
— Извините, мне надо выйти на минутку, — сказала девочка.
— Иди, — разрешил отец.
Милана бросилась во двор. Смутная страшная догадка мелькнула в голове, еще когда девочка бежала к колодам. Она увидела, что заслонки нет, но все равно встала на колени и заглянула в щель. Там было пусто!
— Пинечка! — позвала она, все еще не веря в случившееся.
Было тихо. Она просунула руку, но никого не обнаружила. Потрясенная, она вбежала в дом и с порога спросила:
— Где мой Пиня?
Родители молчали.
— Где он? Вы его… Вы его зарезали? Как?! Как вы могли?! — в истерике закричала Миланка и заплакала. — Он мой! Он меня любил! Вы его убили! Убийцы! Лучше бы вы меня зарезали! Убейте меня! Вы жестокие!
Отец положил ложку на стол и приказал матери:
— Успокой ее!
Милана кричала сколько было сил. Мать не смогла завести ее в комнату, и тогда отец занес ее туда на руках.
— Не прикасайтесь ко мне! Вы убийцы! — кричала девочка. — Зачем? Зачем вы это сделали?! Как вы могли?!
Даже сейчас, вспоминая тот день, Милана не сдержала слез, и они градом покатились по щекам. В тот день родители убили не просто утенка, а веру в то, что кто-то может ее искренне любить. Она плакала целую ночь, кричала, билась в истерике. Мать пыталась влить ей в рот успокоительное, но у девочки, вспомнившей, что она ела своего любимца, началась рвота, которая не прекращалась несколько часов.
— Может, ей нужен врач? — спросила мать.
— Ремень по ней плачет! — ответил отец недовольно. — Устроила из-за какого-то птенца такое, что сосед приходил спросить, что у нас стряслось. Он думал, что, может, кто-то умер. Случись что со мной, она бы так не ревела.
К утру Милана притихла, лежала молча, с безучастным видом. Пришло время завтрака, и мама сказала:
— Милочка, пойдем вниз, я напою тебя чаем.
К ее удивлению, девочка послушно последовала за ней. Мать поставила перед ней чашку с чаем, и Миланка сделала несколько глотков. Тут подошел отец и поставил перед ней тарелку с утиным мясом и картофелем.
— Ешь! — приказал он.
— Не буду, — тихо ответила девочка.
Она с ужасом посмотрела на крылышко своего Пини, представила, как он доверчиво пошел к отцу на руки, а тот отрубил ему голову, и снова слезы крупными горошинами покатились из глаз.
— Или ты сейчас это съешь, или я накормлю тебя силой, — сказал отец.
Милана боялась отца, но есть мясо того, кто ее так любил, было выше ее сил.
— Я не могу, — ответила она.
Тогда отец встал сзади дочери, обхватил ее голову рукой, а другой до боли сжал щеки, заставляя открыть рот. Он взял со стола кусок мяса, но тут Милана дико закричала. Она снова билась в истерике и размахивала руками, пытаясь вырваться.
— Не буду! Как вы могли?! Зачем вы его убили?! Он меня любил!
Девочка кричала так, что отцу пришлось ее отпустить. Она упала на кровать и безутешно расплакалась. Вскоре у нее поднялась высокая температура, но отец не разрешил вызывать врача.