Ей нравилось доставлять и получать удовольствие, ощущать тёплые мужские ладони, горячее дыхание, слушать пошлые стоны: свои собственные, Рубеуса и Алмаза.
— Хорошая девочка, — хрипло сказал Алмаз, чувствуя, что Кермисайт полностью расслабилась, и двигаться стало легче.
Побочный эффект смазки постепенно проходил, и ощущения возвращались. Алмаз чувствовал, какая тугая и горячая была Кермисайт. Как одновременно сильно и приятно сжимали член гладкие стенки её ануса. Двигаться хотелось быстрее и глубже, входить до основания, чувствовать её пульсацию.
Рубеус прервал поцелуй, провёл рукой вниз живота Кермисайт и коснулся её влажной промежности, приоткрыл её и ввёл два пальца внутрь. Кермисайт громко застонала. Наслаждение и возбуждение вновь хлынули через край, сметая неуверенность и страх боли.
Алмаз ускорился, наблюдая, как член проникает внутрь, проходит между упругими ягодицами, скрывается в анусе, а бёдра с громким шлепком соприкасаются. Он слышал громкие, возбуждённые крики Кермисайт вперемешку со скулежом, чувствовал её внутренние сокращения, видел напряжённые мышцы спины. Желание и наслаждение достигли пика, и его тело содрогнулось в оргазме, а сам он закрыл глаза и громко застонал.
Кермисайт почувствовала пульсацию члена и льющуюся внутри горячую сперму. Спустя несколько движений пальцев Рубеуса её тело словно окаменело от сладкого спазма, а затем стало ватным и непослушным. Застрявший в горле вздох хрипом и стоном вырвался наружу, и Кермисайт упала в объятия Рубеуса.
***
Алмаз скрыл голограмму и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Образ лунной принцессы не покидал — стал навязчивой, маниакальной идеей. Заполучить её целиком, подчинить себе, полностью овладеть её телом и мыслями, как она его. Внутри кипела злость, и Алмазу нужно было найти выход для эмоций. Он шёл по коридору, пока не заметил Бертьерайт во внутреннем дворике. Алмаз расплылся в улыбке.
— Скрываешься, Бертьерайт? — голос Алмаза заставил её вздрогнуть.
— Предпочитаю уединение, ваше высочество, — быстро нашлась с ответом она.
— Я тебе помешал? — насмешливо спросил он.
— Нет, — помедлив, произнесла она, — разумеется нет.
Алмаза забавляла её дерзость. Бертьерайт ловко использовала в общении с ним паузы и взгляды, чтобы выразить то, что не смела сказать в лицо. Так же ловко, как расставляла ловушки для соперника на шахматной доске.
— И не надоело играть в одиночку? Шахматы хороши для двоих.
— Только если человек не умеет развлечь себя игрой самостоятельно. — Она не отрывала взгляда от чёрно-белого поля с расставленными фигурами.
Алмаз улыбнулся. Ему нравились её тонко завуалированные намёки. Его привлекали её острый ум и своенравность, белоснежная кожа и большие синие глаза, так удивительно похожие на глаза той, о ком он грезил в минуты одиночества. Но сейчас Алмаз думал о другом. Он мечтал получить её, Бертьерайт, стать её первым мужчиной, пока у них есть время для праздных развлечений.
— И всё же я хотел бы предложить тебе партию. — Он сел вполоборота на скамейку напротив Бертьерайт и расслаблено облокотился на спинку.
— Признаюсь, я не расположена обучать игре в шахматы, — она коротко улыбнулась, но в глазах горел вызов.
— Я прекрасно обучен, Бертьерайт. Думаю, что сам мог бы тебя просветить. — Он как бы невзначай коснулся кончиком языка верхней губы и улыбнулся.
— Моих знаний мне более чем достаточно. — Она заёрзала. — Вы, конечно, можете приказать…
— Могу, — перебил он. — Но это скучно. Поэтому предлагаю партию. Сыграем на твою девственность.
— Что? — её голос заметно сел от волнения.
— Если выиграю я, то ты согласишься разделить со мной удовольствие. Будешь милой послушной девочкой, а я буду учтив к твоим желаниям.
— А если выиграю я? — Она сжала губы, и Алмаз подумал, что хотел бы прямо сейчас узнать, какие они на вкус.
— Получишь полную свободу в выборе партнёра. Сможешь ответить отказом любому мужчине. Даже мне. — Он коснулся пальцами её руки, в которой она сжимала ладью.
— Это будет закреплено на бумаге? — сглотнув, спросила она.
— Разумеется. — Он предчувствовал интереснейшую игру, в которой намеревался победить.
— Белыми или чёрными? — спросила она, расставляя фигуры для новой партии.
— Чёрными. Люблю, когда дамы проявляют инициативу и ходят первыми.
— Как вам будет угодно, ваше высочество.
Бертьерайт уверено сделала ход и посмотрела Алмазу в глаза. Он её изучал. Скользил взглядом по открытым плечам, по обтянутой корсетом небольшой груди, по стройным ногам в высоких голубых ботфортах. Он словно касался её, и Бертьерайт почувствовала, как тело покрывается мурашками. Но из-за того, что он отвлекался её внешность, Бертьерайт ощутила своё превосходство. Партия шла быстро, над ходами почти никто не задумывался, и Алмаз совершал ошибку за ошибкой, теряя темп.
— Так за что ты так сильно любишь шахматы? — спросил он, лениво переставляя фигуру.
— Шахматы это всегда поединок, где главенствуют логика и расчёт. Здесь нет места пустым страстям.
— А что плохого в страсти? — Он легко провёл пальцами по кисти её руки в тонкой длинной перчатке, мешая передвинуть слона.
— Она ослепляет. Лишает рассудка.
— Может, ты её просто боишься? Чувствуешь, что в тебе таится сила, тебе неподвластная и так разительно отличающаяся от твоего природного дара.
— Я так не думаю. Я умею контролировать свои силы и эмоции. А вот вы отвлеклись от игры. В прошлый ход вы потеряли слона. Теперь ещё одну пешку. А могли бы пойти королём на ферзевой фланг и поддержать свои пешки.
Бертьерайт задрала свой маленький аккуратный носик, что показалось Алмазу забавным и милым. И он вдруг подумал о земной королеве. Будет ли она с ним такой же дерзкой, как Бертьерайт?
— Ты права. Мог бы. Но решил иначе. — Он широко улыбнулся, предвкушая скорую победу. — Я вынудил тебя взять слона, твои пешки сдвоились, и одной моей достаточно для их сдерживания. Теперь мой король поддержит проходные. Одну пешку ты, конечно, сможешь взять, но вторую остановить тебе нечем.
Бертьерайт сглотнула, внимательно изучая расстановку оставшихся на доске фигур.
— Я выиграю через четыре, максимум пять ходов, — широко улыбнулся он. — Так что поверь мне, в страсти нет ничего плохого. Лишь поддавшись ей, можно научиться её сдерживать и контролировать.
Бертьерайт растерянно смотрела на Алмаза. Она ни разу до этого не видела его за шахматной доской, поэтому была уверена, что победит, и не ожидала от него столь изощрённой ловушки. Бертьерайт нахмурилась, просчитывая все возможные варианты ходов, но к её стыду и ужасу, Алмаз оказался прав — она не могла избежать проигрыша.
— Что ж, поздравляю вас, ваше высочество. — Она гордо расправила плечи и заставила себя улыбнуться.
— Ты рано огорчаешься, Бертьерайт. — Он встал и пересел к ней так, что их бёдра соприкоснулись. — Думаю, что моя победа окажется сладкой не только для меня, но и для тебя.
Алмаз почувствовал, как она напряглась каждой мышцей. Его возбуждала её реакция. Ему не терпелось проверить, настолько ли Бертьерайт холодна и сдержана, насколько хотела казаться.
— Видишь, иногда от самой слабой фигуры зависит исход битвы. — Его горячее дыхание коснулось её шеи.
Алмаз взял пешку и медленно повёл ей по руке Бертьерайт, начиная от кончиков пальцев, по бархатистой перчатке вверх к оголённому плечу. Когда прохладная, гладкая, лакированная фигурка коснулась кожи, Бертьерайт невольно вздрогнула.
— Ты красивая, — вкрадчиво произнёс он и провёл фигуркой по ключицам. — Такая миниатюрная. — Спустился ниже между грудей, скрытых плотной светло-голубой тканью. Бертьерайт стала дышать чаще. — Очень изящная, — прошептал на ухо он и очертил контур правой груди, задержавшись за затвердевшем соске. — И могла бы стать королевой. — Он на секунду зажал в кулаке пешку, а когда разжал пальцы, Бертьерайт увидела на ладони фигуру белой королевы.