— Нет, — ответила она. — Я думала, что ты будешь отрицать даже то, что вообще виделся со мной, и на этом все закончится. Каждый бы из нас продолжал жить своей жизнью.
Ее невозмутимость подействовала на Клея.
— Похоже, мне стоило так сделать.
— Я бы пережила, — равнодушно сказала она.
Сбитый с толку, Клей подумал, что она странная — такая спокойная, почти холодная, равнодушная…
— Если ты можешь прожить без меня, скажи, зачем тогда устроила эту сцену?
— Это не я, это мой отец.
— Полагаю, что это была его идея взбудоражить сегодня весь дом?
— Да.
— И ты к этому не имеешь никакого отношения, — с сарказмом добавил он.
Кэтрин не выдержала.
— Перед тем, как ты бросишь еще… еще какое-то обвинение, я хочу, чтобы ты знал, что МНЕ ОТ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ НУЖНО! НИЧЕГО!
— Тогда почему ты здесь и пьешь из меня кровь?
— Твою кровь, мистер Форрестер! — воскликнула она. — Твоя кровь — это последнее, чего я хочу!
Он намеренно проигнорировал это замечание.
— Ты думаешь, я в это поверю после всех обвинений, которые посыпались на меня сегодня вечером?
— Верь во что хочешь, — сказала она, взяв себя в руки, и отвернулась. — Единственное, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое.
— Тогда зачем ты пришла? — Она молчала, тогда Клей снова настойчиво спросил: — Зачем?
Кэтрин упрямо оставалась безмолвной. Она не хотела ни его сочувствия, ни его денег, ни его имени. Она хотела одного: чтобы скорей наступил завтрашний день.
Взбешенный ее упрямым равнодушием, он грубо схватил ее за плечо.
— Послушай, леди, я не…
Она отдернула плечо, пытаясь освободиться. — Меня зовут Кэтрин, — прошипела она.
— Я знаю, как тебя зовут!
— Несмотря на это, ты ведь не сразу вспомнил мое имя?
— И что же это значит?
— Убери руку с моего плеча, мистер Форрестер, ты делаешь мне больно.
Он опустил руку и зло проговорил:
— О, я понял. Леди чувствует себя обиженной, потому что я не узнал ее с первого взгляда, не правда ли?
Она ничего не ответила, но чувствовала, как вся пылает в темноте.
— Я что-то не так сказал? Итак, чего ты хочешь?
— Я повторяю, мне ничего от тебя не нужно, разве что — отвези меня домой.
— Я отвезу тебя домой тогда, когда буду доволен решением проблемы, которая мне угрожает.
— Тогда ты отвезешь меня прямо сейчас. Я тебе ничем не угрожаю.
— Одно твое присутствие в моем доме — это уже угроза. Теперь давай решим, как с тобой расплатиться… если ты действительно беременна.
Ей никогда не приходила в голову мысль, что он в этом сомневается.
— О, я действительно беременна, в этом нет никакой ошибки!
— О, я не об этом, — многозначительно сказал он. — В этом я не сомневаюсь. Я сильно сомневаюсь, что ребенок мой.
— Ты говоришь, что не помнишь, как четвертого июля спал со мной? — Затем она добавила слащаво-саркастическим тоном: — Ты заметил, что я намеренно не назвала это любовью, как склонны говорить многие дураки?
В темноте не было видно, как он поднял бровь, но темнота не могла скрыть его дерзкого голоса:
— Конечно я помню. И что это доказывает? Мог бы быть десяток других мужчин…
Она ждала этих слов, но не думала, что ее охватит такой гнев. Кэтрин попыталась справиться с ним. Обычно ей это удавалось.
— Как ты смеешь говорить такие вещи, когда прекрасно знаешь, что других не было?
— Вот теперь и ты взбешена. Нужно быть готовой к тому, что в случайных женщинах сомневаются. Как бы там ни было, факт отцовства проверить невозможно.
— Не нужно никакой проверки, если это произошло в первый раз! — задыхаясь, сказала она, удивляясь, почему тратит на него свои нервы. Зажегся свет в салоне машины. Казалось, что Клея Форрестера окатили ледяной водой.
— Что? — воскликнул он, неподдельно ошарашенный.
— Выключи эту чертову штуку, — приказала она и резко отвернулась.
— Хорошо. Посмотри на меня. — Что-то в его голосе переменилось, и теперь стало совсем невозможно смотреть ему в лицо.
За окнами ничего не было видно, но Кэтрин всматривалась в темноту, как будто ища там ответ. Руки Клея неожиданно схватили ее за плечи и с силой развернули. Она отважно посмотрела в его удивленное лицо, пытаясь ненавидеть его изо всех сил, но в сердце ее не было места ненависти.
— Что ты говоришь? — Напряженные серые глаза не позволяли ей отвести взгляда. Она разрывалась на части от желания ничего не рассказывать, и в то же время в ней горело столь же сильное желание все рассказать. Как бы там ни было, а он был отцом ребенка, которого она носила.
Он уставился ей в лицо, желая опровергнуть ее слова, но не смог. Он старался поподробнее вспомнить, что произошло четвертого июля, но в тот вечер они выпили слишком много вина.
— Ты снова делаешь мне больно, — тихо сказала она, и он понял, что до сих пор продолжает сжимать ее плечи.
Он опустил руки, но продолжал внимательно смотреть на нее. У нее было лицо, которое нелегко забыть: правильный узкий нос, нежные щеки, усеянные веснушками, голубые глаза, которые старались не моргать и смотрели на него прямо сквозь длинные песочные ресницы. Губы были крепко сжаты, но он помнил, как они улыбались. Густые светлые волосы доходили до плеч, челка зачесана назад и падала очаровательными завитками на лоб. Волосы завивались вокруг длинной шеи. Она была высокая и стройная. Он предполагал, хотя точно не помнил, что она сложена в его вкусе: длинные ноги, узкие бедра и не очень большие груди.
«Как Джил», — подумал он.
Отрезвленный мыслью о Джил, он снова постарался вспомнить, что произошло между ним и этой женщиной.
— Я… — начала Кэтрин, а потом уже не таким ледяным голосом попросила: — Выключи свет…
— Я думаю, что имею право видеть сейчас твое лицо. У нее не было выбора, и ее продолжали рассматривать, как копию теста детектора лжи. Собрав всю свою волю, она спросила:
— Ты не помнишь, да?
— Не все…
— Ты поражаешь меня! Опытный мужчина сразу узнает девственницу.
— Если ты меня сейчас спрашиваешь, как часто я занимаюсь подобными вещами, так это не твое дело.
— Согласна. Это не мое дело… Но я не спрашивала. Я только защищала себя, у тебя в доме мне совсем не хотелось этого делать. Кажется, это ты спросил, как часто я занимаюсь подобными вещами, и ни одной девушке не понравится, когда ее называют случайной. Я только хотела подчеркнуть, что со мой это было впервые. Я полагала, что ты это знал.
— Я же сказал, что помню не все. Предположим, я тебе верю, — тогда после меня могли быть другие.
Это ее окончательно разозлило.
— У меня нет желания сидеть здесь и выслушивать твои оскорбления! — выкрикнула она и, открыв дверь, неожиданно вышла. Кэтрин бросилась в темноту, под ногами трещал гравий…
— Вернись! — закричал он ей вслед.
— Пошел к черту! — выкрикнула откуда-то снизу Кэтрин. Он бросился бежать за ее тенью, обозленный больше ее непоколебимой настойчивостью, чем тем фактом, что ей от него ничего не нужно.
Она почувствовала, как он схватил ее за руку и развернул. — Черт побери, Кэтрин, вернись в машину! — предупредил он.
— И что дальше? — воскликнула она, сжимая кулаки и глядя ему в лицо. — Сидеть и выслушивать, как ты называешь меня проституткой? Я уже слышала это оскорбление от своего отца, но не собираюсь вот так сидеть и выслушивать его от тебя!
— Хорошо, извини, но подумай, что сказал бы мужчина, перед которым выдвигают подобное обвинение?
— Я не могу ответить на твой вопрос, не будучи сама мужчиной. Я думала, что такой жеребец, как ты, должен знать правду, вот и все!
— Я не жеребец!
— Хорошо, сейчас мы квиты.
Они стояли в темноте, не двигаясь. Интересно, был ли он на самом деле таким опытным, каким показался в ту ночь, хотя и не понял, что она — девственница. В свою очередь Клей размышлял над тем, может ли девушка ее лет все еще оставаться девственницей. Ей около двадцати лет… Но в настоящее время двадцать лет — это зрелый возраст для секса. Он снова старался вспомнить ту ночь, как она вела себя, было ли ей больно, сопротивлялась ли. Он знал наверняка: если бы она сопротивлялась или просила прекратить, он бы сделал это. Вино тут ни при чем, он не был насильником!