Клейборн и Анжела приезжали каждый день — и ни разу с пустыми руками. Они привозили такие пышные платьица, что ребенок явно потеряется во всех рюшах и оборках; уйму таких огромных игрушек, что малышка на их фоне казалась карликом; музыкальную шкатулку, откуда доносился «Эдельвейс». Хотя они оба порхали над Мелиссой, отношение Клейборна к девочке трогало душу. Как прикованный, он мог стоять у двери детской, прислонив кончики пальцев к стеклу. А когда он уходил, его голова поворачивалась от детской в самую последнюю очередь. Однажды он даже заглянул к ним после работы, хотя это было крайне неудобно, поскольку их дом находился в другой стороне от его дома. Он так говорил:
— Когда она подрастет и сможет кататься на трехколесном велосипеде, дедушка позаботится о том, чтобы у нее был самый лучший велосипед в городе… — Или: — Подождите, пока она не начнет ходить, разве это не будет чудесно? — Или: — Вам с Клеем нужно будет взять выходной и уехать, а мы останемся с ребенком.
Приходила Бобби. Она остановилась перед окошком, большие пальцы рук торчали из карманов джинсов.
— Ну, посмотрите на это чудо! Подумать только, я тоже в этом принимала участие.
Приходила Ада. Она сообщила, что она поступила на курсы водителей и теперь может очень часто приезжать домой к Клею и Кэтрин и навещать ребенка. Герб исчез.
Стив прислал огромный букет розовых гвоздик и «детского дыхания», а потом позвонил и сказал, что собирается приехать снова в августе и надеется увидеть Клея, Кэтрин и Мелиссу под одной крышей.
И, конечно, был Клей…
Клей, который находился через реку в юридической школе, появлялся у Кэтрин в любое время дня. Клей, который стоял у края кровати Кэтрин, когда они оставались одни, и, казалось, не зная, что сказать. Клей, который прекрасно играл роль отца, когда приходили посетители, смеясь над их шутками о том, что настанет время, когда Мелисса будет приводить домой своих парней, улыбаясь Кэтрин, восхищаясь бесконечным потоком подарков, проводил долгие минуты в детской у кроватки ребенка один, пытаясь проглотить комок, который навечно застрял в его горле.
Приехала Ада и осталась на три дня в доме молодых Форрестеров, когда Кэтрин и Мелиссу привезли из больницы.
В течение этого времени Ада спала на диване. Клею было особенно мучительно спать с Кэтрин. Каждую ночь он просыпался, когда на другом конце кровати едва слышались сосущие звуки. Ему хотелось больше всего на свете включить свет и смотреть на них. Но он знал, что Кэтрин будет беспокоить как свет, так и то, что он на нее смотрит, поэтому он лежал тихо, делая вид, что спит. Как он удивился, когда узнал, что она собирается кормить ребенка грудью. Поначалу он думал, что она сделала этот выбор из чувства долга, поскольку было много пропаганды по этому вопросу. Но, по мере того как шло время, Клей понял, что все, что Кэтрин делала для и с Мелиссой, было вызвано глубоким чувством материнской любви.
Кэтрин начала меняться.
Были времена, когда он приходил к Кэтрин и видел, что она уткнулась лицом в маленький животик Мелиссы, ворковала над ней и нежно проявляла свою любовь. Однажды он увидел, что она легонько посасывает пальчики ног дочери. Когда она купала ребенка, она не переставала разговаривать и тихонько смеяться. Когда ребенок спал слишком долго, она в буквальном смысле подстерегала, когда Мелисса проснется и захочет, чтобы ее покормили. Кэтрин начала много петь, сначала только для Мелиссы, но потом, казалось, она забывалась и пела, когда выполняла работу по дому. Очевидно, она нашла свой источник улыбок тоже, и у нее всегда была наготове улыбка для Клея, когда он возвращался домой.
Но, в то время как спокойствие Кэтрин росло, спокойствие Клея, в сущности, исчезало. Он хитро старался не связывать себя с ребенком, хотя он начинал оказывать на него растущее, неблагоприятное для него влияние. Малейшее раздражение могло вывести его из себя, в то время как Кэтрин оставалась такой же невозмутимой, как Мелисса — для Мелиссы это было естественно, поскольку она была удовлетворенным ребенком, к ней прекрасно относились. Клей объяснял свою раздражительность тем, что учеба заканчивалась, и приближались экзамены.
Позвонила Анжела и спросила его разрешения устроить воскресный бранч в выходные после его окончания университета. Когда она сказала, что уже получила согласие Кэтрин, он рявкнул в телефонную трубку:
— Раз вы обе уже все спланировали, зачем ты тогда беспокоишь меня своими вопросами!
Потом ему пришлось отправиться по магазинам в поисках чудесной юбочной ткани, чтобы удовлетворить любопытство матери по поводу того, какая муха его укусила.
Клей с честью окончил юридический факультет университета Миннесоты, когда Мелиссе было два месяца. Теперь у него в руках была степень, но он никогда не держал в руках свою дочь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
День бранча был похож на свадьбу в июне. Раскинувшийся двор Форрестеров был в полной красоте. За пылающей жаровней на полукруглой террасе открывался чудесный вид. Саму террасу очерчивали аккуратно подстриженные кустарники, а их, в свою очередь, обрамляли чередующиеся группы ноготков и агератума. Контраст фиолетового и золотистого цветов создавал поразительный эффект. Двор тянулся спускающимися террасами к отдаленным краям поместья, где ряд голубых елей образовывал границу. Розалии симметрично пышно цвели и источали чудесный аромат. Стройные клены и липы усеивали траву, бросая широкие брызги тени. Все это было похоже на пасторальную сцену кисти импрессиониста: дамы в тонких платьях расхаживали по террасе и газону, мужчины сидели на парапете террасы — все ели дыни и ягоды.
Кэтрин сидела на траве, когда над ней появилась тень. Она посмотрела вверх, но, ослепленная солнцем, не могла поначалу понять, кто над ней стоит.
— Все сама? — Это был богатый, ленивый голос Джил Мангассон. — Можно к тебе присоединиться?
Кэтрин подняла руку и прикрыла глаза от солнца.
— Конечно, садись.
Садясь на траву, Джил согнула свои холеные ноги и элегантно положила их в сторону — как балерина в «Лебедином озере», — подумала Кэтрин. Джил откинула назад густую гриву и прямо улыбнулась Кэтрин.
— Полагаю, мне следует извиниться за то, что не прислала подарок, когда родился ребенок. Но ты ведь знаешь, как обстоят дела.
— Знаю? — переспросила она, очаровательно улыбнувшись Джил.
Взгляд Джил скользнул по Кэтрин, а потом она лукаво улыбнулась.
— Да… разве нет?
— Я не знаю, к чему ты клонишь.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я. Я ужасно завидую тому, что у вас с Клеем родился ребенок. Не то чтобы мне хотелось иметь ребенка, ты понимаешь, но этот ребенок должен быть моим.
Кэтрин с трудом сдерживала желание ее ударить.
— Должен быть твоим? С твоей стороны выглядит очень неловко говорить такое.
— Неловко, возможно, но мы обе знаем, что это правда. Я проклинаю себя с прошлого сентября, но, наконец, я решила раскрыть свои карты. Я хочу Клея, это так просто.
Гордость заставила Кэтрин ответить:
— Боюсь, он уже занят.
— Возможно, занят, потому что его одурачили. Он рассказывал мне, какие между вами сложились отношения. Почему ты хочешь удержать мужчину, который тебя не любит и которого ты тоже не любишь?
— Вероятно, чтобы дать дочери отца.
— Тебе придется признаться, что это не самая разумная причина.
— Мне не придется ни в чем тебе признаваться, Джил.
— Очень хорошо… Но задай себе вопрос, почему Клей просил меня подождать, пока он сможет разобраться со всей этой неразберихой? — Потом голос Джил стал почти мурлыкающим. — О, я вижу, что это новость для тебя, правда? Ты не знала, что Клей просил меня выйти за него замуж, сразу после того как узнал, что ты ждешь ребенка? Ну, он это сделал. Но моя глупая гордость разбита вдребезги, я была полностью не права в том, что отвергла его. Но сейчас я изменила свое мнение.