— Что-то случилось? — спросила она, поглаживая Витторио по спине. Пальцы медленно скользили по его позвонкам вниз, а он все молчал.
Первый. Второй.
Витторио криво улыбнулся, с большей горечью смотря на нее.
Третий. Четвертый. Пятый.
Лукреция поняла, что начала считать позвонки, просто чтобы отвлечься от тревожности, все сильнее охватывающей ее.
— Нам придется что-то поменять, Лукреция, — наконец заговорил Витторио. — Марко сообщил, что начал подготовку к предвыборной кампании и…
Он не договорил. Провел рукой по волосам: нежно, трепетно, заботливо. После чего поцеловал в губы все с той же теплотой.
— Мне нельзя себя подставлять, — оторвавшись, тише продолжил Витторио. Его губы касались губ Лукреции, дыхание опаляло кожу. На миг он показался драконом, огонь которого сейчас распространялся по всему телу.
— Ты разве не с Сандрой сейчас говорил? — вдруг опомнилась Лукреция.
— С ним тоже, — быстро ответил Витторио и поцеловал ее в шею. Обжигающе, более страстно, заставляя вцепиться в его спину крепче и думать только об этом моменте. — Не представляю, как буду без тебя, Лукреция.
Она почувствовала стояк Витторио и шире развела ноги. Если их ждет перерыв, то почему не насладиться друг другом еще раз?
— Мне уже пора идти, но как от тебя оторваться?
Лукреция через слово разбирала, что Витторио бормотал ей в пылу страсти, касаясь губами кожи, целуя, куда придется. Она чувствовала движение его члена в себе и пыталась попасть в ритм, насаживаясь глубже, почувствовать каждой клеточкой момент. Запомнить. Напитаться.
Одеяло слетело. Витторио ускорился. Лукреция неожиданно для себя выпала из процесса, задумавшись над тем, что она делала, для чего ей это. Чтобы дальше мучить себя воспоминаниями, смотря на идеальную супружескую пару в обществе? Настроение проникло в тело и, кажется, осталось Витторио незамеченным. Лукреция лежала, постанывая что-то в ответ, но больше уже ждала, пока он кончит.
Дни летели. Лукреция решила потратить это время на обдумывание всего происходящего. Про Неаполь часто говорят, что это город-хаос. Самый многоликий из всех городов Италии. Одновременно и прекрасен, и опасен. Поражал и своей красотой, и грязью. Особенно осенью, когда лето отступало, а осень постепенно приходила, раскрашивая город в угоду себе.
Лукреция сидела перед холстом у себя в квартире, смешивала краски в палитре и не могла понять, что хотела нарисовать. Прогулка по городу оставила много образов: на Сант-Анджело распивали просекко, радуясь жизни, недалеко группа, видимо, туристов, собралась в кучку, не зная, как перейти дорогу со слишком хаотичным движением. Лукреция дошла до улицы «Сканнакаполи» и невольно улыбнулась, увидев магазинчики с красными ладошками и перчиками — от сглаза, мужского бессилья и неудач. Рядом стояли вертепы, в которых были фигурки святых и политиков.
Если бы кто-то спросил, чем пропитан дух Италии, то Лукреция бы, не задумываясь, ответила — властью, сексом, семейными узами и кровью. Время шло, но Италия так и держалась на связи политиков, мафии, церкви и проституток. Проходят столетия, а связи между ними становятся только запутаннее и сложнее.
Хотя преступно еще не отметить местную кухню и искусство.
И как изобразить на небольшом холсте весь хаос и противоречивость Неаполя? Может, поэтому абстрактные экспрессионисты в Штатах стали использовать такие большие холсты? Не только, чтобы воздействовать на зрителя, но и уместить свои чувства? Потому что размер холста перед ней казался Лукреции преступно малым.
Думая обо всем этом, она мешала краски, надеясь получить какой-нибудь цвет, от которого бы можно было оттолкнуться, но вдруг задумалась: когда в последний раз рисовала? Первые месяцы отношений с Витторио, кажется, постоянно. Но когда перестала? И почему?
Звонок в дверь вывел Лукрецию из мыслей. Не ожидая гостей, она направилась посмотреть, кого к ней занесло, и удивилась, увидев Нико. Обрадовшись брату, Лукреция раскрыла дверь, но поубавила восторг, рассмотрев его серьезное выражение лица. Наверное, впервые в жизни она видела Нико таким.
— Что-то случилось? — сразу спросила Лукреция, пропуская брата в квартиру.
— Да, — ответил Нико. — Отец хотел послать за тобой своих людей, но я вызвался сам отвезти тебя, Лу, — продолжил он, осматривая ее. — Переоденься и поехали, пожалуйста. Мне жаль, но они узнали о тебе и Витторио Бартоло. Речь шла о какой-то записи.
Лукреция таращилась в зеркало на топ, шорты и рубашку, испачканную краской, просто желая остановиться именно на этой мысли, а не принимать следующую. Какая запись? Что происходит?
Нико стоял в стороне, с сожалением посматривая на нее. Продолжать разговор смысла не было. Они оба понимали, что за нечто подобное она получит сполна.
Лукреция думала, что будет переживать, но ехала в родительский дом удивительно спокойно. Нико вел машину медленно, плавно, словно плыл. Словно выигрывал для нее больше минут спокойствия. Лукреция смотрела в окно, терла на руке засохшую краску и, так и не вспомнив, когда в последний раз рисовала, вдруг стала вспоминать детство.
Нико так и ассоциировался у нее с конюшнями и лошадьми. Пока семнадцатилетний Санто проводил время с отцом за бесконечными партиями в шахматы, начиная свою подготовку главы семьи, они развлекались на конюшне. Четырнадцатилетний Нико, наверное, знал о лошадях не меньше конюха. По крайней мере, Лукреция помнила, с каким восторгом слушала его в свои десять-одиннадцать лет, когда он говорил об уходе, кормлении и водил лошадь, на которой она сидела.
Запах сена, яблок, дерева. Даже вонь навоза не портила атмосферу там. Лукреция вдруг как будто бы снова оказалась среди деревянных загонов, красивых животных в солнечный день. Конюх — синьор Грассо — добродушный коротышка средних лет всегда приносил им с Нико персики или апельсины, а они ели их, сидя на лавочке и предвкушая, как будут кататься верхом. Как все безмятежно было тогда. Как вернуться в это состояние хоть частично?
— Я так жалею, что не уехала тогда, — заговорила Лукреция. — Каталась бы на лошадях в Монтальчино. Нашла бы себе дело. Я была почти готова, но увидела его и…
Нико отвлекся от дороги и мимолетно взглянул на нее, видимо, выражая поддержку. Последние месяцы забрали слишком много сил. И к апофеозу всего этого Лукреция была не готова.
В кабинете отца был не только он. Санто, Марко и Леон Кастелло сидели за одним столом, грозно смотря на нее. Лукреция ощутила себя грешницей на Страшном Суде и решила просто принять все то, что на нее обвалится. Ее судьбу уже расписали, и нет смысла унижаться еще больше, прося о чем-то или устраивая сцену.
— Я даже не могу найти слова, чтобы описать весь этот позор, Лукреция, — начал отец, поднявшись из-за стола. — О чем ты думала? Тебе доверили дело, а ты закрутила роман с Бартоло!
С каждым новым предложением голос отца был все громче и эмоциональней. Лукреция продолжала молчать, потупив взгляд.
Роман…
Может, это действительно был просто роман? Интрижка перед предвыборной кампанией, а не отношения, в которые она наивно поверила.
—… не хватило ума, чтобы это скрыть!
Отец разошелся, отчитывая ее, как ребенка. Хотя, может, в этом он был прав, учитывая, что теперь существует запись ее секса с женатым политиком, собирающимся баллотироваться на пост мэра.