Двери собора открылись, как будто его мысль стала реальной. По этому случаю, не было ни музыки, ни хора, поэтому металлическое «клац» задвижки вызвало эхо и ответное эхо, пролетевшее через тишину подобно выстрелу из мушкета. Двери распахнулись бесшумно, плавно, на хорошо смазанных, тщательно поддерживаемых в рабочем состоянии петлях, и единственный скипетроносец шагнул через них. Не было ни кадильщиков, ни свеченосцев. Это была простая процессия — относительно небольшая для главного собора целого королевства — духовенства в полных, сверкающих одеяниях Церкви Господа Ожидающего.
Они двигались сквозь солнечный свет, льющийся сквозь витражные окна собора, и безмолвие и тишина, казалось, усиливались, распространяясь от них, как круги по воде. Напряжение всё увеличивалось, и капитану Атравесу пришлось сознательно напомнить своей правой руке держаться подальше от рукояти своей катаны.
В этом шествии было двадцать священнослужителей во главе с единственным человеком, который носил белую с оранжевым рясу архиепископа, под жёсткой пышной мантией, отделанной золотыми нитями и драгоценными камнями. Золотая корона с рубинами, что заменила простую епископскую диадему, которую он носил ранее в этом соборе, свидетельствовала о том же чине священника, что и его ряса, как и сверкающее на руке рубиновое кольцо.
Остальные девятнадцать человек этого шествия были облачены лишь в чуть менее величественные мантии поверх белых, неотделанных ряс, но вместо корон или диадем, на них были простые белые шапки священников с кокардами епископов других соборов. Их лица были менее безмятежными, чем у их предводителя. На самом деле, некоторые из них выглядели более напряжёнными, более обеспокоенными, чем миряне, ожидающие их прибытия.
Шествие плавно и постепенно прошло по центральному проходу в сторону алтаря, распавшись затем на отдельных епископов. Человек в рясе архиепископа подошёл к трону, предназначенному для наместника Архангела Лангхорна в Черис, и голоса зароптали тут и там по всему собору, когда он сел. Капитан Атравес не знал, слышал ли их архиепископ. Даже если и слышал, он не выказал никаких признаков этого, ожидая, пока его епископы занимали свои места на богато украшенных, но всё же, гораздо более скромных стульях, которые были расположены по бокам его трона.
Когда уселся последний епископ, и тишина снова стала абсолютной, но хрупкой под собственным весом и напряжением, архиепископ Мейкел Стейнейр посмотрел на собравшихся.
Архиепископ Мейкел был довольно высоким мужчиной по меркам Сэйфхолда, с роскошной бородой, крупным носом, и большими, сильными руками. Он также был единственной человеческой душой во всём соборе, которая выглядела спокойной. — «Которая почти наверняка была спокойна», — подумал капитан Атравес, удивляясь, как человек может с этим справляться.
Даже вера должна была иметь свои пределы. Особенно, когда право Стейнейра на корону и рясу, которые он носил, трон, на котором он сидел, не было подтверждено Советом Викариев Церкви. Не было даже самой отдалённой надежды, что викарии когда-либо утвердят его в новом чине.
Что, конечно, объяснило то напряжение, которое охватило остальную часть собора.
Затем, наконец, Стейнейр заговорил.
— Дети мои, — его глубокий, хорошо поставленный голос разносился легко, чему помогла полная ожидания тишина собора, — мы хорошо знаем, как озабочены, взволнованы и даже напуганы многие из вас беспрецедентной волной перемен, которая пронеслась через Черис за последние несколько месяцев.
Что-то, что даже слух капитана Атравеса не мог назвать звуком, пронеслось по слушающим прихожанам, поскольку слова архиепископа напомнили о попытке вторжения, которая стоила им жизни короля. А использование им церковного «мы» подчёркивало, что он действительно говорил с высоты престола, номинально провозглашая официальную, правовую и обязательную доктрину и политику своего архиепископства.
— Перемены — это то, к чему нужно подходить осторожно, — продолжил Стейнейр, — и перемен, исключительно ради перемен, следует избегать. Тем не менее, даже Управление Инквизиции Матери-Церкви признало в прошлом, что бывают времена, когда перемен избежать нельзя. Предписание Великого Викария Томиса «О Послушании и Вере» почти пять веков назад установило, что бывают случаи, когда попытки отрицать или уклоняться от последствий необходимых изменений сами по себе становятся грехом.
— Сейчас наступил именно такой момент.
Тишина, когда он сделал паузу, была абсолютной. То, что было напряжением, стало затаившимся дыханием, полностью сконцентрированным на архиепископе Мейкеле. Одна или две головы дёрнулись, как будто у их владельцев был соблазн посмотреть на королевскую ложу, а не на архиепископа, но ни одна этого не сделала. Капитан Атравес подозревал, что было физически невозможно, чтобы кто-нибудь мог оторвать взгляд от Стейнейра в этот момент.