Как обнаружила Шарлиен, это было преднамеренное заявление. Черисийские военные корабли не нуждались ни в украшениях, ни в величавой резьбе, ни в сверкающей позолоте, чтобы внушать благоговейный страх противнику. Их репутация довольно ловко об этом позаботилась, и само отсутствие этих вещей придавало им суровую красоту и функциональное изящество, не скованные ни одним ненужным элементом.
— Ты назвал прекрасный корабль в мою честь, Кайлеб, — сказала она ему на ухо, говоря громко, так как матросы, входящие в экипаж «Императрицы Черисийской», начали выкрикивать приветственные возгласы, как только они вышли на палубу.
— Ничего подобного. Я назвал его в честь поста, а не человека, которому он принадлежит! — ответил он со озорной усмешкой, затем дёрнулся, когда она яростно ущипнула его за рёбра. Он посмотрел на неё сверху вниз, и она мило улыбнулась.
— Вас ждёт кое-что похуже, чем это, когда вы вернётесь домой, Ваше Величество, — пообещала она ему.
— Хорошо.
Его ухмылка стала ещё шире, а затем потухла, когда они достигли входного порта и подвесной люльки, ожидающей, чтобы опустить её на палубу пятидесятифутового катера, пришвартованного к флагману. На катере развевался новый имперский флаг, и золотой кракен Дома Армак волнообразно плыл по нему, покачиваясь на свежем ветру. Тот же самый флаг, за исключением одной детали, развевался на бизань-мачте каждого военного корабля на якорной стоянке, но катер Шарлиен демонстрировал серебряную корону Императрицы над кракеном, в то время как флаг, развевающийся над «Императрицей Черисийской», нёс золотую корону Императора.
Несколько мгновений они стояли, глядя на катер, а затем Кайлеб глубоко вздохнул и повернулся лицом к Шарлиен.
— Миледи Императрица, — произнёс он так тихо, что она едва расслышала его сквозь радостные крики, раздававшиеся теперь от экипажа катера и распространявшиеся по всем кораблям. Она видела матросов, рассредоточенных вдоль рангоута, морских пехотинцев на бортах всех этих кораблей, и поняла, что они приветствуют не Кайлеба. Или не только Кайлеба. Так же они приветствовали её.
Матросы, стоящие на стропах, начали опускать приготовленную для неё люльку на палубу, и ей удалось не поморщиться. Мысль о том, что её поднимут за борт и опустят к катеру на верёвке, как свёрток, едва ли казалась достойной, но это, несомненно, было лучше, чем пытаться справиться с юбками, карабкаясь по ступенькам шторм-трапа, прибитого к борту корабля. Во всяком случае, это было бы скромнее, и у неё было гораздо меньше шансов случайно и неожиданно промокнуть насквозь. И, в любом случае, это было не так…
Её мысли резко прервались, когда руки Кайлеба обняли её. Её глаза расширились от удивления, но это было всё, на что у неё хватило времени, прежде чем она обнаружила, что её целуют — безжалостно, энергично и восхитительно умело — перед всем наблюдающим флотом.
На один удар сердца, явное удивление сделано её в его объятиях неподвижной и безразличной. Но только на один удар.
Это было, конечно, вопиющим и скандальным нарушением всех правил приличия, подумала она, тая в его объятиях, не говоря уже о том, как это нарушало этикет, протокол и обычную порядочность, и ей было всё равно.
На мгновение все остальные, казалось, были одинаково ошарашены внезапным отходом от запланированной, достойной хореографии, но затем снова раздались одобрительные крики… на этот раз, другие крики. Одобрительные возгласы, перемежавшиеся смехом, сопровождались хлопками в ладоши и подбадривающими свистками. Шарлиен могла бы вспомнить об этом позже, ценя радость — радость за Кайлеба и за неё — скрытую в этих приветствиях, свистках и хлопках. В данный момент всё это почти не осознавалось. Её мысли были заняты совсем другими вещами.