Теперь, когда Дачарн и Клинтан оба повернулись, чтобы посмотреть на него, Трайнейр пожал плечами.
— Жаспер, я согласен с вами в том, что то, что мы видели за последние несколько пятидневок, и, даже более того, что содержится здесь, — он протянул руку и постучал по пергаментными документам, которые были причиной этой встречи, — безусловно является ересью. Но Робейр кое в чём прав. Еретики они или нет, они уничтожили — не победили, Жаспер, а уничтожили — всё, что было, во всех смыслах, объединённой мощью всех других флотов Сэйфхолда. И в данный момент мы ничего не можем сделать, чтобы напрямую атаковать их.
Мейгвайр сердито зашевелился, выпрямляясь в кресле, но Трайнейр прижал его одним ледяным взглядом.
— Если вы знаете какие-либо существующие военно-морские силы, которые могли бы столкнуться с черисийским флотом в бою, Аллайн, я предлагаю вам рассказать нам об этом прямо сейчас, — сказал он холодным, выверенным тоном.
Мейгвайр сердито вспыхнул, но тоже отвёл взгляд. Он прекрасно понимал, что его товарищи относятся к нему с определённым неуважением, хотя обычно они проявляли осторожность. Истина заключалась в том, что членом «Группы Четырёх» его сделал не присущий ему блеск, а занимаемая должность командующего Вооружёнными Силами Церкви. Он наслаждался шансом занять центральное место, когда дело дошло до координации атаки на Черис именно потому, что это, наконец, позволяло ему привлечь к себе внимание и утвердить своё равенство среди них, но всё пошло совсем не так хорошо, как он планировал.
Трайнейр холодно наблюдал за ним несколько секунд, затем вернул своё внимание к Клинтану.
— В Совете, как, я уверен, мы все хорошо осведомлены, есть те, кто будет искать любую возможность, чтобы разрушить наше влияние, а «открытое письмо» Стейнейра Великому Викарию не сделало ничего такого, что укрепило бы наши позиции, не так ли? Некоторые из наших врагов уже шепчут, что нынешняя… неудачная ситуация — это полностью результат наших опрометчивых действий.
— Инквизиция знает, как обращаться с теми, кто стремится подмять под себя авторитет и единство Совета Викариев перед лицом такой колоссальной угрозы для души каждого живущего дитя Божьего.
Голос Клинтана был холоднее зимы в Зионе, а в его глазах блеснул фанатизм, который был частью его сложной, часто противоречивой натуры.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Трайнейр. — Но, если дело дойдёт до этого, тогда мы вполне можем обнаружить, что сами создаём такой же… такой же раскол в самом Совете. Я пытаюсь донести до вас, что любые подобные последствия вряд ли будут отвечать наилучшим интересам Церкви или нашей способности бороться с ересью, о которой идёт речь.
«Или нашему собственному долгосрочному выживанию», — очень старательно не сказал он вслух, хотя все его товарищи всё равно это услышали.
Одутловатое, с двумя тяжёлыми подбородками, лицо Клинтана казалось каменной маской, но после нескольких напряжённых секунд кивнул и он.
— Очень хорошо. — Трайнейр сумел показать отсутствие следов глубокого облегчения, что породило сдержанное молчаливое согласие, когда он оглядел остальные три лица вокруг стола. — Я думаю, что у нас есть две отдельные, но связанные между собой проблемы. Во-первых, мы должны решить, как Мать-Церковь и Совет будут улаживать это. — Он снова постучал по пергаментным документам. — И, во-вторых, мы должны определить, какого долгосрочного курса действий Мать-Церковь и Совет могут придерживаться перед лицом наших нынешних военных… затруднений.
Дачарн не смог уверенно понять, как он воздержался от насмешливого фырканья. Эти «отдельные, но связанные между собой проблемы» Трайнейра просто оказались самой большой угрозой, с которой Церковь Господа Ожидающего столкнулась в ближайшем тысячелетии с момента Сотворения. Слушать, как Канцлер говорит о них, как о чём-то, что было не более чем двумя из череды незначительных административных решений, которые «Группа Четырёх» должна была принять за последнюю декаду, было смешно.
Тем не менее то, что сказал Трайнейр, также было верно, и Канцлер, возможно, был единственным из них, кто мог по-настоящему рассчитывать справиться с Клинтаном.
Главный Казначей протянул руку и поднёс ближайший документ ближе. Конечно, ему не нужно было обращаться к его тексту; многое уже неизгладимо отпечаталось в его памяти, но он провёл кончиками пальцев по печатям, прикреплённым к нему.
При других обстоятельствах, оно могло бы быть достаточно безупречно. Язык был таким же, как и тот, которым пользовались десятки — тысячи — раз раньше для того, чтобы объявить о кончине некоего монарха, герцога или другого феодального вельможи и присвоении его титулов его наследникам. К сожалению, обстоятельства в этом случае были чем угодно, но только не обычными, поскольку монарх, о котором шла речь, Хааральд VII Черисийский, умер не в постели.