Наконец он догнал ее, люди на берегу с облегчением вздохнула, но вскоре им опять пришлось удивляться: девушка и парень не повернули назад, а плыли рядом, словно собирались переплыть Дон. Потом они сблизились, и с берега заметили, как слились их лица. Сначала это казалось случайностью, но, видя, что головы пловцов не отдаляются друг от друга,столпившиеся на берегу людистали переглядываться, кто-то заулыбался. Девушка и парень уплывали все дальше. Наконец они вышли на берег и скрылись из виду.
Лицо матери исказилось гримасой. Она застыла как вкопанная, уставившись на пустынную реку.
Послышались девичьи смешки, а кто-то громко расхохотался.
- И что они делают на том берегу? - с недоумением спросила одна из девушек.
- Наверное, раков ловят, - сказал какой-то шутник, и девушки снова захихикали.
- Или еще кое-чем занимаются, - насмешливо выпятив губу, предложил другой.
Прошло некоторое время, и вот они показались на берегу. Зашли в воду и поплыли. Лицо матери ничего не выражало. Она стояла неподвижно, уставившись на реку.
Парень и девушка подплыли к берегу, и люди смущенно отступили назад, украдкой бросая на пловцов любопытные взгляды. У воды не осталось никого, кроме матери.
Девушка с улыбкой ступила на берег и на мгновение, будто боясь потерять равновесие, ухватилась за руку кавалериста. Она вскинула согнутые в локтях руки и, потягиваясь, посмотрела на солнце, застывшее в зените. И люди с удивлением увидели, какая она красавица...
Мать, дождавшись, пока дочь опустит руки, шагнула к ней и наотмашь ударила по лицу. Девушка схватилась за щеку, потом опустила руку и улыбнулась матери.
Женщина-турчанка снова размахнулась и отвесила дочери вторую пощечину, но та, переминаясь с ноги на ногу, по-прежнему улыбалась. Лицо матери перекосилось, и она, теперь уже кулаком, ударила дочь в третий раз. В уголке рта показалась кровь.
- Хватит! - вмешался кавалерист и заслонил собой девушку.
Та, все еще улыбаясь, медленно отступила назад.
Мать бессильно опустила руки и, потрясенная, застыла под лучами солнца.
Дочь ей казалась совсем чужой. Вокруг все сияло под солнцем. Стройные пирамиды тополей касались неба.
Она смотрела, как отдаляется от нее дочь, и чувствовала, что теряет ее, а та, улыбаясь, отступала все дальше, пока не дошла до деревьев, под которыми отдыхали люди...
Это была уже не ее дочь. Между ними стоял кавалерист.
И только теперь для этой неумолимой женщины закончилась Гражданская война. Закончилась поражением.
Сквозь слезы она увидела, как зеленый пейзаж качнулся и между рядами подпирающих небо тополей мелькнула фигура дочери. Рядом был кавалерист.
Картина снова качнулась и перед глазами женщины-турчанки не осталось ничего, кроме невыносимо яркого золотого солнца.
С Т Е П У Ш К А.
Сам-то Степушка рода не казацкого. Как полыхнула революция в Питере, батька его маманя объявились в станице...
Жили молчком. Да оно и понятно - пришлые! Отродясь так на Дону - пришлых не привечают. Мать его, Анастасия, была баба видная, грудастая да белолицая, крутобедрая с голосом звонким, как ручеек в весенний паводок, а вот сам Николай, мужик ее, шадроватый, росту маленького, безусый и безбородый. Хатенку себе сторговали на краю станицы, на отшибе, так что ветер степной в их двери стучался чаще гостей званых. За горбылиной-огородкой она и лежала, степь донская, в волнах ковыля и пестром разнотравье. Пробивались своим трудом: он по слесарному делу, а она поденно у зажиточных казаков. С Анастасией казачки поначалу вроде как и сошлись, а потом стали шептаться по куреням, что молодцы-казаки на пришлую зеньки-то пялят... А его самого, Николая, так в станице и не приняли, уж очень он неказист был. Гнать не гнали, но и не хороводились.
Всякие события по России свершались в те времена, а в станице тишь да благодать. Жили сыто, пупа не рвали, от власти сраму не имели. О пришлых, Николае и его бабе, и забывать стали, как забрюхатела Настя... От база к базу, из куреня в курень поплелся шепоток, завился разговорчик-нагуляла, нагуляла, а кое-кто из казачек, прикрыв рот ладошкой, и имя охальника сказывала. Тут и обнаружился норов Николая. Бил он жинку смертным боем, так, что ее вопли, ударившись о стены хатенки, вырывались в оконца и донской ветер уносил их в степь. Казачки не бегли ей на помощь, а казаки только в усы посмеивались. Много их в ту пору в станице шастало. С войны кто с шашкой и в погонах вернулся, а кто и без шашки и без погон, шаровары с лампасами и те сменяли на штаны городские. От кого из них понесла Анастасия, в станице не прознали, и тайну ту она с собой забрала на станичный погост под бугром.