- Да куда ж ты калечный? Был бы гож, тебя бы уже забрали.
- А эти бабы и мужики? Пусть они не воюют, а все ж помощь армии. Уйду! Я уже с начальником говорил. Уйду завтра.
Погладила Анастасия сына по голове, к груди прижала, и слезинка медленно скатилась к ее губам. Может, вспомнила что? А может, подумала о чем? Но сыну перечить не стала.
Война, она всякая и ко всякому своим боком поворачивается. Вот и к Степану она обернулась. Старшина Левашов, под чье командование определили Степана, был мужик возраста давно не призывного. Он немца бил еще в Первую мировую, а как сын его, летчик, погиб на фронте, он атаковал военного комиссара, да так, что тот от греха подальше и отправил Левашова в ПБПК, благо тот как раз формировался в их городе. В их команде все были для фронта бракованные, но у каждого был свой счет к фашистам. Конечно, они не ходили в штыковую, не лазили за линию фронта за "языком", и не было в полосе их расположения немецких дотов, чтоб громить их гранатами, но они тянули свою солдатскую лямку, несли на своих плечах ту долю фронтовой жизни, которую определил им Устав. На всю страну была одна беда - война, одна на всех, малых и старых, больных и здоровых, женщин и мужчин - на весь наш народ. И народ встал на борьбу - все как один. День за днем, метр за метром армия гнала супостата со своей земли. И не было дней без потерь, и не было этих отвоеванных метров без крови. Война, она всякая и ко всякому своим боком поворачивается, а Победа - она одна, на всех одна и всем она дороже жизни.
От Дона до Одера прохромкал Степан без ранений и контузий. Зимой и летом, в зной и стужу он делал свою нехитрую солдатскую работу, от усталости спасаясь табачком и еще - непоколебимой уверенностью, что все это окнчится и пушки наконец-то умолкнут и уже навсегда. Под Киевом он схоронил старшину Левашова. Ох, да сколько ж от берегов Дона до берегов Одера осталось могил за его спиной - не сосчитать! Нет такой арифметики.
Армия возвращалась домой! Возвращались Победители! В тесноте теплушки песни и смех, радость и веселье людей, сделавших очень трудную работу, главную работу своей жизни - они спасли мир, и теперь, возвращаясь домой, они были единым целым - рядовые и офицеры, пехота и летчики, разведчики и танкисты, связисты и артиллеристы. Не было между ними званий и наград - это был народ, победивший смерть. И это веселье вдруг смолкало, и в тишине чьи-то губы шептали имена тех, кто остался на полях сражений, и нестройный звон кружек звучал салютом этим именам. Одним из Победителей, одним из них, этих счастливых людей, был Степан, и теперь, впервые за все свои прожитые годы, его глаза сияли блеском счастья, блеском Победы.
До станицы он добрался вечером. Степью подошел к хате, чуток постоял у изгороди, где когда-то располагался ПБПК и откуда начался его к Победе.
Мать не спала. Кинулась к нему, но слов не было, что-бы говорить, и не было слез, чтобы плакать. Они просидели до петухов за их старым столом, на котором он разложил свой нехитрый солдатский паек. Уставшая от радости, уставшая от счастья, уставшая от разговоров, Анастасия уснула, а Степан вышел во двор и присел на приступок. Чиркнул зажигалкой, и в рассветную синь поплыл табачный дымок.
А как день взял свою силу, содрал Степа погоны, начистил сапоги и пошел определяться на работу в колхоз. Работы было много, и его руки соскучились по работе, по мирной работе. Определился Степа опять же в слесарку, и все ему было знакомо, дорого и любимо, будто и не было этих страшных лет...
Мирная жизнь и ее заботы постепенно заполняли станичное житье-бытье, но Степина жизнь, казалось, завязла в одной колее. С раннего утра он топал в слесарку и возвращался домой к ожидающей его матери уже затемно. Анастасия как-то пыталась с ним заговорить о молодой хозяйке в доме, но Степа отмолчался, уставившись немигающим взглядом в оконце, за которым моросил осенний дождик. Мать повздыхала, поохала и успокоилась. А дожди зарядили и серой нудной сеткой опутали станицу.
Работы стало меньше, и чаще Степа сидел у открытой двери слесарки и смотрел на дождь. Огромная лужа перед слесаркой пузырилась от дождевых капель, как поле от минных разрывов, и он вдруг почувствовал, что его война не закончилась, она еще с ним или он еще там... "Странно, - подумал Степан, - на войне я думал о доме, а дома вспоминаю войну". Ближе к обеду небо и вовсе почернео,дождь усилился, и его капли грохотали по железой крыше слесарки. Степа развел огонь и поставил чайник... Развернул узелок на столе. Вдруг за грохотом дождя он услышал шаги, и их чавканье по грязи двора приближалось к двери. Он обернулся. В дверном проеме стояла фигура, закутанная в дождевик, накинутый капюшон скрывал лицо. Человек шагнул в слесарку, сбросил плащ, и Степан увидел женщину, но кто она - не узнал.