Утро зачиналось над станицей, с Дона потянуло прохладой... Ещё собирала дань Первая мировая в последнем своём издыхании, но возвращался по ранению в родную станицу Алексей Махотин с молодой женой Ниной. Навоевался казак, наглотался порохового дыма, намахался сабелькой. Родным писал ещё из лазарета, что скоро вернётся по ранению - более служить не годен, и что женился, тоже написал, хотя знал, что эта весть радости в его дом не принесёт. Отец его, Христофор Гаврилович Махотин, старый казак, прошедший все войны, что выпали на его веку, был нрава крутого,чтил законы казачьей жизни и на Кругу был человек не последний.
Шёл казак Алексей Махотин с молодой женой Ниной в родной курень, и душа его радовалась, но одна мысль не давала покоя: а как примут? Был он в семье последний сын из трёх сынов Христофора Гавриловича. Двое старших уже были женаты и жили отдельно по своим куреням. Знал Алексей, что братья тоже воюют, но вестей от них давно не было...
Они-то женились по отцовской воле. Старший, Степан, взял в жёны дочку казака. Шадроватая, но приданого два воза. Средний, Пётр, также женился по отцовской указке - с дальнего хутора на богатой Наталье, длиннорукой, с головой, как арбуз, злой - хуже пса цепного. Алексей, зная отцовскую любовь к нему, как к самому младшему, надеялся, что всё обойдётся, а что шинель без погон и ремня, его вовсе не пугало - на то было много причин, и Алексей был уверен, что сможет объяснить старику-казаку Христофору, своему отцу, где остались его погоны. За время скитания по лазаретам он много чего понял, послушав окопников и почитав газету "Правда".
В курене Махотиных первым всегда просыпался Христофор Гаврилович. Проводив сынов на службу, он потерял сон, но особенная тяготина легла на сердце Христофора, когда с база проводил младшего Алексея. Двое старших больше скидывались на мать, а Алексей попёр в отца: ростом выше всех, хотя и моложе, такой же нос и иссиня-чёрные глаза на скуластом лице, а главное, норов у Алексея был отцовский - со своего слова не соскочит, хоть секи его...
Не спалось Христофору Гавриловичу, закусали блохи. В одной исподней рубахе вышел ко двору. Утро только зачиналось. Крест на груди от прохлады приятно покалывал кожу. Справивши нужду, старик собрался было уже возвращаться в дом, как на дороге, что катилась с бугра и мимо его база к реке, на фоне грязно-серого предрассветного неба он увидел двоих пеших. Сердце его ёкнуло, рука потянулась к серебряной полумесяцем серьге в левом ухе. "Никак Лексей? А то ж кто рядом? Знать, не брехня, что оженился без родительского слова. А могёт, и не он".
Пешие приближались, и когда их фигуры с дороги свернули на тропу, что вела только на махотинский баз, старик понял, что это там его сын Алексей со своей женой. Сердце ухнуло куда-то вниз, голова налилась кровью, и в ушах застучали молоточки. "Запорю сукина сына! Как есть запорю!" - решил Христофор Гврилович и взошёл на крыльцо. Открыл дверь и крикнул, уверенный, что жена не спит.
- Эй, мать! Иди встречать сына! С войны воротился наш Лексей.
Дарья подхватилась, запалила гас и, набросив на плечи шаль, опрометью бросилась на голос мужа. А через затравевший двор уже шагал Алексей, ведя под руку маленькую женщину-подростка. Оторопела старуха, зная норов мужа, но потом, сбросив шаль, кинулась к сыну:
- Алёша! Алёша!
Алексей скинул с плеча сидор, обнял мать:
- Мама! Мам! Пошли к дому.
- Ты, Дарья, погодь сопли распускаь, - остановил их Христофор Гаврилович у крыльца. - Иди в дом. И ты заходь, а энта покель тута пообждёт.
- Отец! Она жена моя! - возразил Алексей.
- Цыц, сукин сын!
Христофор Гаврилович сжал пальцы в узловатый кулак, выпучил черноту глаз.
- Не перечь мне! Поперёк батьки пошёл, возгряк.
Вошли в дом. Христофор Гаврилович сел у стола боком к сыну, а Дарья ни жива ни мертва стояла у печи, куталась в шаль, не сводя глаз с сына.
- Пошто аки тать на баз пробираешься? Где конь? Где шашка? Вгороде пропил али за энту бабу выкуп давал?
Алексей только хотел ответить отцу, как тот рявкнул:
- Не перечь! Братья твои, Стёпа с Петром, германца бьют, а ты в чужой амуниции на баз отцовский воротился на ишо бабу пришлую приволок, паршивец! Уходь с базу сей минут. Нетути у тебя отца с матерью. Без Бога в душе живёшь, выплодок сучий! Уходь с глаз долой, неровён час порублю в капусту. Так-то! На то моя воля.
Стукнул Христояфор Гаврилович о стол улачищем и вовсе отвернулся от сына. Алексей стоял в дверях, понурив голову, мать в углу утирала слёзы, всхлипывая.
- Замолчь! - рявкнул Христофор Гаврилович. - Моё слово - закон!
Алекскй молча вышел вон. Укрыльца его ждала Нина, рядом с её маленькой фигуркой фибровый чемоданчик и его солдатский сидор - все их пожитки.