Тринейр несколько мгновений пристально смотрел в глаза Дючейрну, затем медленно кивнул. Дючейрн не сомневался, что Тринейр пожертвует мальчиком без малейших колебаний, если решит, что это целесообразно. Но, по крайней мере, у канцлера было достаточно сострадания, чтобы оставить скорбящего мальчика в покое до тех пор, пока это не станет целесообразным. Возможно, Клинтан тоже это сделал, но Дючейрн лично никогда не сомневался, что позиция Клинтана была результатом безразличия — или даже самодовольного удовлетворения тем, насколько хорошо сработало его убийство отца мальчика, — а не какой-либо заботы о юном Дейвине.
— Хорошо, — сказал Тринейр вслух. — Я подготовлю послание Корису, в котором мы признаем Дейвина и предложим способы, которыми Корис и князь могли бы помочь нам в борьбе с убийцами его отца. Конечно, я разошлю черновик всем вам, прежде чем отправить его, — добавил он, бросив слегка острый взгляд в сторону Клинтана.
Этот взгляд отскочил от доспехов великого инквизитора, даже не поцарапав их краску.
— В то же время, — вставил Мейгвейр, — должен признать, что я немного обеспокоен тем фактом, что, как ранее указывал Замсин, в ближайшие несколько пятидневок погода будет сильно препятствовать нашей способности общаться.
— Обеспокоен в каком смысле? — спросил Дючейрн.
— Я не очень беспокоюсь о нашей способности координировать наши планы в других местах, — сказал Мейгвейр. — Наши существующие инструкции достаточно всеобъемлющи, так что они, вероятно, не потребуют больших изменений. И думаю, мы все согласны с тем, что, мягко говоря, маловероятно, что отступники предпримут какие-либо крупные операции против материка до следующей весны. Так что маловероятно, что нам придется реагировать на какие-либо немедленные военные кризисы.
— Ты имеешь в виду, какие-либо более неотложные военные кризисы, — пробормотал Клинтан голосом, уровень которого был тщательно рассчитан так, чтобы его было едва слышно. Губы Мейгвейра на мгновение сжались, но он продолжил, как будто великий инквизитор ничего не говорил.
— Что меня действительно беспокоит, — сказал он, — так это то, что произойдет здесь, в Храме и в Зионе, когда действительно наступит зима. Всегда есть такая тенденция… сосредотачиваться внутри после первого сильного снегопада.
В глазах Клинтана промелькнуло то, что можно было бы назвать невольным — и удивленным — уважением, и Дючейрн обнаружил, что разделяет удивление великого инквизитора. Обычно никто не ожидал такого замечания от Аллейна Мейгвейра. Хотя, мгновение спустя подумал генеральный казначей, это могло бы просто объясняться осознанием Мейгвейром своего собственного ослабленного положения.
Как метко заметил Мейгвейр, как только вокруг города Зиона наступала зима, интересы Храма, как правило, переключались на более чисто внутренние дела. Связь с внешним миром замедлялась, становилась менее надежной, а вместе с ней замедлялся и ритм жизни Матери-Церкви. Викарии и архиепископы, проживающие в Зионе, как правило, использовали это время, чтобы отшлифовать свои союзы и наверстать упущенное в бумажной работе и рутинных административных вопросах. А вражда и мелкие обиды друг на друга, как правило, вырисовывались даже сильнее, чем обычно, внутри соперничающих фракций иерархии.
Но эта зима обещала быть другой. Эту зиму предстояло провести в тревогах, размышляя над обращением великого викария Эрика с трона и размышляя о последствиях для будущего. Очевидно, непрерывная череда триумфов Чариса должна была стать огромным фактором в этом мышлении, как и любая потенциальная критика руководства «храмовой четверки». Обычно сонная зима обещала быть какой угодно, только не спокойной, с потенциально ужасными последствиями для храмовой четверки.
Или, по крайней мере, для его наиболее уязвимого члена.
— О, думаю, мы найдем, чем себя занять, — сказал Клинтан, и что-то в его тоне вернуло внимание Дючейрна к нему. Свет в глазах Клинтана был не просто уверенным, он был предвкушающим. Свет человека, с жадностью предвкушающего какое-то угощение, которое он себе пообещал.