Откуда вы знаете?
Мы никогда не можем знать, не по-настоящему.
Но мы верим.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГИДЕОН
КТО-ТО ШЕВЕЛИТСЯ РЯДОМ СО МНОЙ, и когда промаргиваясь, я открываю глаза. Голубые искры все еще мельтешат передо мной и я осознаю тепло Софии на своей груди. Мы в моей берлоге? Она во сне перекатилась на мою половинку кровати?
На мгновение я оказываюсь в невероятно огромном пространстве, мои мысли бегут с бесконечной скоростью… а затем, мгновение спустя, это пространство сжимается, возвращаясь ко мне, пока мир снова не обретает правильный размер и форму.
Правда выплескивается на меня, как ведро холодной воды, наэлектризованная и внезапная. Мы лежим на полу, заваленные обломками разлома, как куча мусора, и я сжимаю Софию в руках.
— Сработало? — шепчет она устало. Затем, словно спохватившись, добавляет: — Мы живы?
Ребра в синяках, плечо болит в том месте, где я, кажется, приземлился на него, но я сажусь, оглядываясь в поисках остальных.
Я сразу вижу Флинна и Джубили. Она бормочет проклятия на другом языке, которому, должно быть, научилась у него, судя по тому, что он похоже понимает его. Я встречаюсь взглядом с Флинном, и он поднимает руку, показывая, что с ними все в порядке.
Проследив за его взглядом, я вижу свернувшись калачиком Тарвера в центре зала. Он начинает выпрямляться, двигаясь так, словно каждая его часть испытывает боль. Как старик.
— …черт возьми, что это было? — стонет Джубили.
— Разрушение разлома освободило шепотов, — отвечаю я, пытаясь подняться на ноги, но безуспешно. — Это сработало на Элизиуме, когда в разлом прыгнули Тарвер и Лили. Это сработало на Эйвоне с тобой. Она сказала, что они пытаются прорваться, и так как она не хотела, чтобы они… мы подумали, может они помогут нам остановить ее.
Рядом со мной София втягивает воздух, когда я произношу имя Лили
— Гидеон, где Лили?
— Она просто… — голос Флинна затихает. — Она исчезла. Ее затянуло в разлом вместе с вами.
Мой взгляд лихорадочно обшаривает зал, и я снова пытаюсь подняться на ноги. Я шатаюсь и падаю на колено, когда мои ноги отказывают. Нет. Нет, нет, нет. Я чувствовал ее в разломе. В то мгновение, когда мы попали в это бесконечное пространство, я почувствовал ее там, я знаю это.
Раннее утреннее солнце пробивается сквозь прорехи в корпусе «Дедала», прогоняя тени, так что ей негде спрятаться. Ее отец лежит в углу разрушенного зала, глядя на разлом, словно проводит какие-то мысленные вычисления или дискутирует с кем-то.
Когда я делаю вдох, беспомощно пытаясь понять, что делать дальше, свет резко меняется. Ленивые, голубые искры разлома становятся неистовыми, и зал темнеет, будто весь свет вытягивается из нашего пространства в одну точку.
Мягкий электрический гул в разломе заполняет пространство без предупреждения, и когда искры становятся невыносимо яркими, он поднимается до пронзительного крика, нарастающего каждую секунду.
С другого конца зала Ли что-то кричит нам, но я не слышу ее из-за гула. Я различаю слова только в последний момент: «убирайтесь». Двигаясь как единое целое, мы с Софией карабкаемся по груде обломков, чтобы укрыться за ней с другой стороны, в это же время Тарвер спешит в другой конец зала, а Флинн и Ли вместе перекатываются за цементную глыбу. Мое сердце колотится, в ушах звенит, легкие сжимаются, зал дрожит… и кажется, что в любую секунду «Дедал» распадется вокруг нас.
Оглушительный рев заглушает оглушительный гул разлома, и перед тем как я закрываю глаза, я вижу, как металлическая рама, содержащая свет, раскалывается на тысячи сверкающих осколков, зависающих в воздухе подобно звездам. Голубые искры змеятся в безумном танце, рассыпаясь вокруг нас.
А потом наступает тишина. Полное молчание.
София первая приходит в движение, ползет назад по куче обломков, что укрывала нас, и протягивает мне руку сверху. Я хватаюсь за нее, переплетая наши пальцы, и забираюсь к ней, приподнимаясь на локтях. Остальные тоже выползают из своих укрытий, чтобы посмотреть. Свет по-прежнему на месте, снова слившийся в высокую овальную форму вокруг разлома. Но там, где когда-то было холодное бледно-голубое свечение разлома, теперь сияет золотым, переливающимся, насыщенным светом.
И механизм, откуда он светил, клетка, исчезла.
В течение нескольких долгих секунд мы просто смотрим на него, пытаясь заставить наши измученные мозги поработать снова, пытаясь понять, что делать дальше. Затем корпус «Дедала» издает дрожащий стон, и мы словно возвращаемся к жизни.