— Мам, классно, правда, — искренне оценил Сережка, и даже многозначительно выставил большой палец. — Делай так всегда, тебе, правда, идет!
Муж тоже посмотрел. Внимательно.
— Если в парикмахерской, то все ясно. А то я подумал, чего это от тебя кокой-то химической дрянью пахнет? А прическа ничего, хорошая прическа.
Вот. Это называется — муж оценил.
— А цвет? Цвет тебе нравится? — не унималась Регина.
Ей хотелось, чтобы он одобрил. Похвалил. Был в восторге. А то, что он демонстрировал, было даже не одобрение, и тем более не восторг.
— И цвет хороший, — тут же согласился Ваня. — Только ведь у тебя и был приблизительно такой же, разве нет? А вообще, Ринчик, ведь у вас, у женщин, не поймешь — то ли вы стрижетесь, то ли просто расчесываетесь по-новому. Но тебе все идет.
Вот так-то. Просто, ясно, и годится на все случаи жизни.
— Да, мам, — поддержал Сережка. — Ты в следующий раз малиновым голову покрась, тогда это сразу же будет видно.
— Молодец, умный мальчик, — похвалила Лара.
Регине она сказала ласково:
— Ты только не напрягайся. Ему понравилось, видишь? Он отреагировал, как нормальный муж.
Регина отвернулась к плите, и махнула рукой, прося Лару исчезнуть. Да знает она, как реагируют нормальные мужья! Не хватало еще, чтобы Лара и здесь начала действовать на нервы.
Лара упрямо продолжала:
— Мужчины деталей не замечают. В основной своей массе, конечно. Она все видят в целом. Значит, какая наша задача? Беспокоиться о деталях, чтобы они восхищались целым. Я давно перестала спрашивать у мужа, нравятся ли ему моя прическа, кофточка или туфли. Все равно бесполезно.
— Да, конечно, — согласилась Регина. — Помолчим пока, ладно?
— Ладно, — удивленно согласился Ваня. — А ты чего такая? Случилось что-нибудь?
Ларе не хотелось молчать.
— Он сказал, что ты всегда самая красивая, а это и есть то, ради чего стоило разводить весь сыр-бор. То есть не только ради этого, конечно…
— Я все поняла, успокойся, — опять попросила Регина, тихонечко так.
Очень не хотелось ей сейчас слушать Ларину болтовню.
— Да что ты поняла-то? — удивился Ваня. — Ты можешь мне все сказать так, чтобы я тоже понял?
— Это я не тебе, Вань, — вздохнула Регина. — Это я … себе. Думаю вслух…
— Ну, как хочешь, — буркнул Ваня, выключил телевизор и вышел.
Вот такие дела. Сделала себе на голове красоту неописуемую! Лучше бы не делала, наверное.
Кстати, Ваня отлично чувствовал и форму, и цвет. Если бы речь шла о цвете лака, к примеру, он мог бы сказать, на сколько тонов такой-то лак отличается от того, что он видел на прошлой неделе, а дуб он никогда не перепутал бы ни с березой, ни с вишней, ни еще с чем-нибудь. А когда ему понадобилось перекрасить машину, он подбирал краску так долго, что довел Регину почти до истерики.
За стеной загудело — Иван включил токарный станок. Мастерская у него была в кладовке, точнее, в половине кладовки, другую половину занимали полки со всякой всячиной. Это счастье, что у них такая большая кладовка. Мастерская побольше находилась в гараже — серьезных размеров верстак и разные другие приспособления. Правда, последнее время Иван не занимался деревом в гараже, потому что на теперешней работе к его услугам была мастерская еще лучше. Дома, в кладовке, он только точил на маленьком токарном станке. В основном, когда у него портилось настроение — тогда станок мог реветь весь вечер.
Вот широкий деревянный бокал, в который она ставит салфетки. Тонкий, почти как стеклянный, покрытый несколькими слоями темного лака, бокал кажется вырезанным из какого-то благородного камня, и только взяв его в руки, понимаешь — это не камень, потому что легкий и теплый. Регина получила его в подарок на прошлое восьмое марта, и очень берегла, боялась уронить и разбить — он хрупкий и тонкий, хоть и деревянный. Это раньше, очень давно, Регина думала, что все деревянное не бьется — еще как бьется!
— Давай позвоним, — попросила Лара.
— Кому?
— Его маме, кому же еще. Спросишь, когда Женька вернется. Пусть скажет точную дату.
То есть, надо позвонить “бывшей свекрови”. Регина возражать не стала — ей самой было интересно, когда же там “точная дата”.
Она подошла к телефону, покосилась в сторону Вани, тот как раз выключил станок и сгребал опилки. Но он был в наушниках — как обычно, и плеер болтался у него на ремне, и руки его двигались немножко в такт неслышной Регине музыки — обычно это был рок, что-нибудь “из старого”. Регина не любила рок, и Ваня уважал эту ее нелюбовь и слушал рок в наушниках. Короче говоря, можно было смело говорить по телефону, и даже петь в полный голос, он не услышит.