Через три месяца ее сбила машина — «Газель» с двумя пьяными парнями в кабине.
Жизнь разлетелась на осколки. Сергей потерял чувство реальности. Несколько дней он, приходя домой, ожидал увидеть там Надю и представлял, как скажет ей: «Ты знаешь, Надя погибла! Ну, с работы, я тебе рассказывал про нее». Он стал теряться во времени, раза два, выйдя утром, не приходил на работу. Обнаруживал себя вместо этого среди незнакомых улиц, голодным и уставшим. Часто не мог сказать с уверенностью, спал ли ночью, или нет.
Против парня, который был за рулем, завели уголовное дело. В зале суда присутствовали оба, один на скамье подсудимых, другой в качестве свидетеля. Оба очумело крутили головами из стороны в сторону, выпучив глаза. Свидетель не прекращал, даже когда отвечал на вопросы защитника, так что судья сделал ему замечание. Свидетель рад был обложить дружка по полной программе, сказав, что тот был алкоголиком, обожал ездить пьяным и нарушать правила и старался сбивать бездомных животных, если они перебегали дорогу. Кроме того, по словам свидетеля, обвиняемый всегда держал в бардачке клей-момент, чтобы нюхать его. Последнее обвинение подтверждал протокол обыска автомобиля и анализ крови обвиняемого. Когда обвиняемого уводили из зала суда, его дружок радовался как ребенок и даже захлопал в ладоши. Он подстерег Сергея у выхода из здания суда, сунул ему в руку записку и убежал. Записка гласиса: «Мой друг ненадолго отлучится, нам надо преодолеть несколько проблем в других местах. Но скоро мы вернемся, обещаю. Жди».
Прошло две недели, Сергей пришел в себя и, в силу непреодолимой потребности срочно что-то предпринять, обратился к Петру Николаевичу и взял недельный отпуск за свой счет.
Утром на второй день занятий, во вторник, восемнадцатого февраля, когда входил в метро, получил смс: «Мы вернулись, как и обещали. Теперь займемся тобой». Первой реакцией было оглянуться. Они одиноко стояли в десяти шагах от входа в метро, рядом с закрытой палаткой быстрого питания, пристально глядя на него. Плечом к плечу, в ушанках, с сигаретами в зубах.
Сергей побежал. Оглянувшись в последний момент, он увидел, что они отнюдь не спешат в погоню. В поезде, подъезжая к Первомайской, он, однако, обнаружил их в соседнем вагоне. Прислонившись рожами к стеклу, они пялились на него. От их дыхания стекло запотело, и лица были размыты. Но одежда — ушанки и тулупчики — выдавала их однозначно.
На Первомайской они бросились за ним, и он не смог бы оторваться, со своими легкими, испорченными курением. Но, выскочив из метро, двое замешкались, чтобы закурить! А потом — он оглядывался и видел — несколько раз роняли сигареты и нагибались их поднять или зажигали новые. В промежутках между остановками они, однако, бежали умопомрачительно быстро и почти нагоняли его. Прохожие не обращали на погоню внимания.
Он ушел от них тогда лишь потому, что прошмыгнул в подъезд вместе со входившим жильцом. Времени, чтобы звонить Петру Николаевичу по домофону, у него, конечно же, не хватило бы. Сергей захлопнул дверь подъезда почти перед носами преследователей, взлетел по лестнице и стал ломиться к Петру Николаевичу. К счастью, тот открыл почти сразу.
Во время психологического тренинга в тот день с Сергеем случилось что-то страшное. В его уме открылась бездонная пропасть боли и страха. Он понял, что все годы жил по соседству с ней и не замечал. Она, однако, исподволь влияла на его поступки, как железорудная залежь отклоняет стрелку компаса. Стало вдруг очевидно, что его проблема отнюдь не в сексе и даже не в отторжении другими людьми. Просто, у него всегда было что-то с головой, но до четырнадцати лет оно не проявлялось.
Когда, во время занятия с Петром Николаевичем, Сергея затянуло в этот океан боли, он не мог оттуда вылезти. Не получалось просто открыть глаза, тряхнуть головой и переключиться на другое. В какие-то моменты он забывал, кто он и где находится. Когда наконец он выбрался и открыл глаза, он увидел изможденного и напуганного Петра Николаевича и понял, что тот справился чудом и на самом деле не готов работать с такими вещами.
Но было и кое-что еще. В короткий миг, когда он открывал глаза, перед ним вспыхнуло видение. Петр Николаевич сидел на стуле, но отнюдь не в положении психотерапевта. Ему в лицо бил свет лампы, он рыдал, руки его, с распухшими окровавленными подрагивающими ладонями, висели плетьми вдоль туловища. Над ним склонились двое, на месте голов у них — чернота неправильной формы, окутанная сигаретным дымом. Один, пониже, держит в руках молоток, другой, повыше — безостановочно щелкает пальцами. Движения такие быстрые, что пальцы невозможно разглядеть. И подспудная мысль, что пальцы эти гораздо длиннее, чем кажется, и могут в любой момент дотянуться до самого дальнего угла комнаты. Видение растворилось через долю секунды, как только ресницы полностью разомкнулись. Осталось только ясное понимание, что с Петром Николаевичем покончено. Спустя дни, а может быть часы, он почувствует себя такой же загнанной дичью, какой чувствует себя сейчас он, Сергей.