— Причиной заболевания является мутация в гене трансмембранного регулятора проводимости, часть которого образует хлоридный канал. Ген муковисцидоза локализован в седьмой хромосоме. Он вырабатывает белок, именуемый кистофиброзным трансмембранным регулятором, сокращенно КФТР.
Ведущая провела рукой по стройному бедру, разглаживая узкую юбку-карандаш, и очаровательно улыбнулась.
— То есть, говоря простым языком…
— Я и говорю простым языком. Искусственная микрохромосома, которую я изобрел…
— Боюсь, сложная терминология не слишком понятна нашим зрителям, — проворковала ведущая, беспомощно всплеснув руками. Эта кукла жутко меня раздражала — кстати, профессора тоже.
— Ваши зрители не обижены умом, так ведь? Моя искусственная хромосома способна перенести здоровый ген в клетки без какого-либо риска.
Наверное, профессору Розену следовало предварительно потренироваться в изложении своей науки примитивным слогом. Со стороны казалось, будто он и сам уже по горло сыт этим дурацким представлением.
— Искусственная хромосома обладает способностью не только внедрять, но и стабильно удерживать оздоровляющий ген. Искусственные центромеры…
Ведущая поспешила прервать очередную порцию тезисов:
— К сожалению, на этом придется закончить вашу лекцию, профессор, так как сейчас мы увидим кое-кого, кто хотел бы выразить вам особую благодарность. У нас прямое включение.
Ведущая обернулась к большому телеэкрану. В кадре появилась больничная палата, молодая мать, вся в слезах от счастья, и гордый отец с новорожденным младенцем на руках. Родители горячо поблагодарили профессора Розена за то, что он вылечил их мальчика и прелестный малыш родился совершенно здоровым. Профессора, однако, происходящее не привело в восторг, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он отнюдь не упивался славой, и этим вызвал у меня симпатию.
— Значит, вы поверили профессору Розену? — спрашивает мистер Райт.
Своими впечатлениями он не делится, хотя, безусловно, тоже видел профессора во время массированной информационной кампании.
— Да. Во всех телеинтервью профессор Розен выглядел преданным служителем науки, полностью лишенным тщеславия. Он держался очень скованно; дифирамбы, льющиеся со всех сторон, вызывали у него лишь смущение и досаду.
Мистеру Райту я этого не говорю, но профессор чем-то напомнил мне мистера Норманса (он ведь и у тебя вел математику?). Учитель был человеком добросердечным, но глупость учениц неизменно повергала его в замешательство, и он сыпал уравнениями, как автоматными очередями.
По логике, неумение профессора Розена работать на публику, очки в проволочной оправе и сходство с пожилым учителем вряд ли можно назвать убедительными аргументами в пользу безопасности экспериментального лечения. Скорее, они послужили тем внутренним толчком, который требовался мне, чтобы преодолеть страхи.
— Тесс рассказывала вам, в чем заключалась процедура и что происходило потом?
— Нет, просто сказала, что ей сделали укол и теперь нужно только ждать.
Ты позвонила мне глубокой ночью — то ли забыла о разнице во времени, то ли сочла ее несущественной. На звонок ответил Тодд. Он передал трубку мне, недовольно бурча: «Боже милостивый, половина пятого утра!»
— Сработало, Би. Он здоров.
Я расплакалась. Плакала не стесняясь — всхлипывала, размазывала по лицу слезы радости. Я страшно переживала — нет, не за ребенка, а за тебя, за то, как ты будешь любить и растить малыша, больного муковисцидозом. Тодд испуганно посмотрел на меня.
— Черт побери, это же прекрасно!
Не знаю, что удивило его больше — мои слезы или ругательство.
— Я мечтаю назвать сына Ксавье. Если, конечно, мама не будет против.
Помню, Лео очень гордился своим вторым именем и всегда хотел, чтобы его называли Ксавье.
— Лео сказал бы, что это круто, — грустно улыбнулась я. Как печальна смерть в том возрасте, когда среди сверстников принято говорить «это круто».
— Да, он бы так и сказал…
Секретарь мистера Райта, крупная женщина средних лет, приносит минеральную воду, и я вдруг ощущаю сильную жажду. До капли осушив содержимое хлипкого бумажного стаканчика, ловлю на себе неодобрительный взгляд секретарши. Когда она забирает у меня пустой стаканчик, я замечаю на внутренней стороне ее ладони рыжие пятна. Должно быть, вчера она пользовалась автозагаром. Трогательно, что эта грузная дама сделала попытку прихорошиться к весне. Я улыбаюсь ей, однако она не смотрит в мою сторону. Ее взор устремлен на мистера Райта, и в этом взоре я читаю любовь. Ради него она покрывала искусственным загаром руки и лицо, о нем думала, когда покупала платье.