Прогулка помогает успокоиться: через сорок минут дыхание становится более размеренным, пульс выравнивается. Я решаю внять твоим словам — в самом деле, надо хотя бы позвонить отцу. С другой стороны, новая жена утешит его гораздо лучше, чем я. Да, они женаты уже восемь лет, но для меня эта женщина до сих пор «невеста» — в белом платье и диадеме из фальшивых бриллиантов, юная, свежая, с нежным личиком, не омраченным тенью утрат. Неудивительно, что отец предпочел ее нам.
Я вхожу в «Койот». Беттина уже раскатала темно-зеленый навес и накрывает старые деревянные столы на террасе. Завидев меня, она широко распростирает руки — мне остается только шагнуть в ее объятия. Еще несколько месяцев назад подобная демонстрация чувств вызвала бы у меня острую неприязнь. К счастью, я стала немного проще. Мы крепко обнимаемся, я благодарна Беттине за это физическое проявление дружбы. Дрожь наконец унимается.
Она с беспокойством смотрит на меня:
— Выдержишь смену?
— Да, все в порядке.
— Мы видели тебя в новостях. Суд назначили на лето?
— Да.
— Как ты думаешь, когда мне вернут комп? — улыбается Беттина. — У меня ужасно корявый почерк, никто не может разобрать, что написано в меню.
Полицейские забрали ее компьютер.
Узнав, что ты часто пользовалась компьютером хозяйки кафе, полиция на время конфисковала его, чтобы поискать зацепки. У Беттины действительно прелестная улыбка, я неизменно попадаю под ее очарование. Беттина обнимает меня за плечи и провожает в бар, а я только сейчас догадываюсь, что она специально ждала моего прихода.
По-прежнему болит голова и подташнивает, но я старательно выполняю свои обязанности. Если окружающие и заметили, что я веду себя тише обычного, то ничем этого не показали. Я всегда быстро считала в уме, так что эта часть работы дается мне легко, а вот шутки-прибаутки в общении с клиентурой — мое слабое место. По счастью, Беттина может щебетать за двоих, поэтому сегодня вечером я полагаюсь на нее, как часто полагалась на тебя. Все посетители — постоянные клиенты и относятся ко мне с той же деликатностью, что и персонал бара — не задают вопросов, не высказывают своих мнений. Тактичность — вещь заразительная.
Домой я возвращаюсь поздно, выжатая как лимон, и хочу только одного — спать. К моей радости, перед домом остались всего трое самых стойких репортеров. Наверное, фрилансеры, желающие подзаработать. Теперь они одиночки, а не члены большой стаи и потому уже не выкрикивают вопросы мне в лицо, не тычут объективами. Их манера скорее напоминает сценарий коктейль-приема — то есть эти люди по меньшей мере осознают, что я вполне могу не захотеть с ними общаться.
— Мисс Хемминг?
Вчера меня с отвратительной фамильярностью окликали по имени: «Беатрис!» (Я даже слышала «Арабелла!» — от тех халтурщиков, что поленились подготовиться к репортажу.) Держась на почтительном расстоянии, журналистка настойчиво добивается моего внимания:
— Вы позволите задать вам несколько вопросов?
Это та самая женщина, чей разговор по мобильному я слышала из-за кухонной двери в воскресенье.
— Разве вам не пора читать ребенку вечернюю сказку?
Она явно обескуражена.
— Я подслушивала.
— Сегодня я оставила сына с тетей. Кроме того, за чтение сказок мне, увы, не платят. Что вы хотели бы рассказать о вашей сестре?
— Она купила пальчиковые краски для своего малыша.
Не знаю, почему у меня это вырвалось. Возможно, меня впечатлило то, что ты впервые не просто жила настоящим, но строила планы на будущее. Журналистка, разумеется, ждет продолжения. Ей нужно больше фактов.
Я пытаюсь вместить тебя в одно предложение. Вспоминаю черты твоего характера, но в голове сами собой складываются строчки объявления из раздела знакомств: «Привлекательная, талантливая, общительная и веселая девушка двадцати одного года ищет…» Я слышу твой смех. Да, забыла упомянуть твое отличное чувство юмора, но в остальном ничуть не приврала. За что люди любят тебя? Мысленно перечисляя твои достоинства, я невольно приближаюсь к стилю некролога, а для этого ты еще слишком молода. В мои размышления бесцеремонно вторгается другой репортер, мужчина постарше, который прежде молчал: