Но если нет зеркала на поверхности плиток, то вся сила их сцепления пропадает. Они рассыпаются, и нет больше инструмента.
Зеркало! Это значит, что поверхность металла отглажена до невообразимо совершенной степени. Трудно даже представить себе это.
- Сколько же тут снимать надо? - сдавленным голосом спросил Семенов.
- Десятые и, пожалуй, сотые доли, если хочешь получить хорошую плитку, - ответил Кушников.
- Сотые доли? Миллиметра?
- Нет, микрона. Сотые микрона, - улыбнулся мастер.
Семенов невольно зажмурился. Он словно заглянул в такие глубины, в такую бездну неуловимо ничтожных величин, что голова пошла кругом.
Ему приходилось слышать: микрон - это тысячная часть миллиметра. Но это было для него только смутным понятием, за которым ничего определенного ему не представлялось, - ну, скажем, так же, как молекулы или межзвездные расстояния, равные миллионам световых лет,, о чем им рассказывали в школе фабзавуча. Он никогда не имел дела с микронной величиной. Микрон нельзя увидеть, нельзя нащупать. Микрон лежит за пределами наших чувств. Что же такое микрон? Пыльца, ничто…
А вот люди, которые сидят за этими столами и водят плиткой по чугунной доске, совершают своей рукой такую работу, что ее приходится считать не то что на микроны, но даже на десятые, на сотые доли микрона. И только чувствительный оптический прибор, похожий на микроскоп, может уследить за теми ничтожно малыми частичками металла, какие здесь ухитряются снимать.
Было чему подивиться здесь молодому слесарю - и невиданной тонкости работы и даже обличию занятых здесь людей. Один сидел в халате, строгий и важный, как аптекарь над своими порошками. На другом была какая-то особая, высоко застегнутая жилетка. А еще один, сухощавый старичок, восседал по-барски за своим столом, в рубашке с туго накрахмаленным пристежным нагрудником, какие надевали раньше только по случаю большого праздника. Всем своим видом и этой белой пристежной манишкой старичок давал знать: я не просто работаю, я совершаю…
Семенов стоял, застыв перед столами. И глядел, глядел… Наклонив крупную, лобастую голову, словно упершись, он напряженно, с каким-то выражением любопытства и недоверчивости и почти страха следил, не отрываясь, следил за тем, что совершали на его глазах эти мастера. Перед ним было чудо, колдовство! Казалось, ничто не может оторвать его сейчас от созерцания этой картины.
А мастер Николай Васильевич и не спешил с молодым гостем. Пусть посмотрит!
Наконец Семенов тронул опасливо блестящую поверхность одной из пластинок:
- Как вы назвали?
- Плитки Иогансона.
Семенов молча мотнул головой и вдруг глухо спросил, не глядя на мастера:
- А я мог бы?.. Вот здесь… - и запнулся на слове.
Николай Васильевич слегка прищурился. Кажется, он не ошибся в молодом слесаре. Но сдержанно ответил:
- Попробуй. Только смотри, тут сладкого не жди.
Тайны чудесного зеркала
Дмитрий Семенов остался в артели. Ему отвели место в той самой отдаленной комнате, где правил мир микронных величин. Там молодой слесарь, согнувшись за столом над чугунной доской, припудренной мелким порошком, и начал пробовать свои силы в строжайшем искусстве доводки измерительных плиток.
Плитки, эти маленькие блестящие пластинки, поглотили его с головой, тревожили, теребили воображение. Все, что он узнавал о них, было так необычно, странно: их исключительно точные размеры, их удивительное свойство слипаться друг с другом. И зеркало тончайшей отделки… Нет ничего более точного, что мог бы изготовить из металла человек, чем эти плитки. Драгоценные ключи точности.
Но вот какую узнал он про них историю.
Лет за двадцать до того, как развертываются события нашего повествования, один шведский инженер, по имени Иогансон, сумел изготовить такие плитки. Он нашел возможность дать своим плиткам производственное применение. Оказалось, что устанавливать с помощью плиток точную меру длины гораздо удобнее и вернее, чем по старым, штриховым образцам метра. Плитки получили всеобщее признание.
Никто не знал, каким образом находчивый швед изготовил эти плитки. И вскоре самая широкая реклама новой монопольной фирмы, владеющей техническим секретом, внедрила в литературу, в научный язык, в умы людей звучное название - «плитки Иогансона».
Все стремились приобрести набор таких плиток, из которых можно составлять тысячи и тысячи различных размеров с микронной точностью. Все повторяли с восторгом: «Плитки Иогансона!» Даже позднее, когда еще две или три наиболее удачливые фирмы в Европе добились выпуска подобных же измерительных плиток, все равно их продолжали называть плитками Иогансона.