Сэмюэл Ленгли, третий по счету секретарь Смитсоновского института и основатель его астрофизической обсерватории, был первым крупным ученым, который высказал предположение о том, что «грубые гигантские монолиты» на Солсберийской равнине имеют, возможно, значение для астрономии. В своей книге «Новая астрономия» он писал: «Большинство крупных национальных обсерваторий, вроде Гринвичской или Вашингтонской, возникли в результате сложного развития того рода астрономии, младенчество которой представляют строители Стоунхенджа. Эти первобытные люди могли знать, где встанет Солнце в тот или иной день года, и определять его положение на небесном своде… ничего не зная о его физической природе». Под «того рода астрономией» он подразумевал классическую астрометрию, изучающую не строение, а движение (не «что», а «где») небесных тел. Его же «новая астрономия» была тем, что мы теперь называем астрофизикой.
Ленгли писал это в 1889 г., который по счастливому совпадению оказался тем годом, когда началось строительство Смитсоновской астрофизической обсерватории. Ему было бы приятно узнать, что ровно через 75 лет после того, как он высказал такое чрезвычайно тонкое суждение, сотрудник основанной им обсерватории внес существенный вклад в установление огромной астрономической значимости Стоунхенджа.
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Всякий, кто попадает в Стоунхендж, невольно задумывается над тем, каково было его назначение. На этих древних камнях нет ни посвятительных надписей, ни строительных пометок — ничего, что могло бы рассказать нам о них. Вот почему слово «разгадка» требует некоторого объяснения.
Как станет ясно из этой книги, в расположении камней, в сменявших друг друга основных планах сооружения и даже в выборе места для него содержится огромное богатство информации. В Стоунхендже можно многое прочесть и без всякой помощи древних или современных слов. Он представляет собой уникальную криптограмму, разгадка которой помогает понять мышление доисторических людей. Прежде, когда мы могли руководствоваться лишь путаными легендами, далекое прошлое представлялось нам непостижимым. А теперь, быть может, дверь в доисторические времена приоткрылась.
На протяжении последних двух лет у меня постепенно складывалась следующая рабочая гипотеза: если я могу уловить соответствия, общую взаимосвязь или функции различных частей Стоунхенджа, то ведь его создатели должны были знать все эти факты. Ведомый этой гипотезой, я шел поистине невероятными путями. Задним числом она представляется мне консервативной, так как опирается на допущение, что строители Стоунхенджа были равны мне, но не умнее меня. Многие же факты, как, например, 56-летний цикл затмений, оставались прежде неизвестными ни мне, ни другим астрономам, но были открыты (вернее, вновь открыты) в процессе разгадки тайн Стоунхенджа.
Сейчас уже нельзя сомневаться, что Стоунхендж представлял собой обсерваторию. Это мое заключение подтверждается бесстрастными расчетами вероятностей и движения небесных тел. По своей форме этот памятник представляет собой хитроумную счетно-вычислительную машину, но использовалась ли она по назначению? Как ученый, я не могу дать на этот вопрос однозначного ответа. Однако в свою защиту я должен сказать, что такой же скептицизм можно распространить и на других исследователей, работающих в области древних культур. Неужели мы должны видеть следы губ на кубке, кровь на кинжале и искры, летящие из-под кремня, ударяющего по огниву, чтобы поверить, что все эти предметы действительно употреблялись?
Описываемые ниже исследования велись в Смитсоновской астрофизической обсерватории, в обсерватории Гарвардского университета и в Бостонском университете, а также в самом Стоунхендже и его окрестностях. Они увлекли меня в область не только точных наук, но и человеческой истории и психологии, и в какой-то мере я прошел по мосту, лежащему между «Двумя культурами» сэра Чарлза Сноу.
Не будучи ни астрономом, ни археологом, я смог вложить в эту книгу только мой глубочайший любительский интерес к Стоунхенджу, а также некоторые исследования по его истории — как подлинной, так и воображаемой.