У меня был ПМС, а меня отправили по работе на конференцию, где обсуждали тему развития города. И такие у всех ебла лощеные, все улыбаются, аж противно. И все говорят о деньгах и о патриотизме. Начали проводить опрос в такой игровой форме, мол, если бы вам дали миллион, что бы вы прежде всего сделали для города? А я встала такая и говорю: «Дайте мне миллион, и я кучу наложу на ваш город, и листом рябиновым прикрою.
Пидарасы, — говорю, — строите тут из себя икону благотворительности. Да на хую я б вас всех тут вертела, если бы мне миллион дали. Я бы уже на Кубе матэ сьорбала и в жопу питательный крем втирала». Потом мне вечером директор звонит, говорит, мол, Катенька, может вам отдохнуть надо? Давайте я вам отпуск дам, только не уходите в загул, вы нам еще нужны с вашим креативом. А я прям ржала до ночи. Это ж надо, думаю, вырядить такое. Еще и рябиновым листом. Чего хоть рябиновым — хуй его знает?
В школе, когда проходили «Страшную месть», мой сосед по парте обосрался. Ну, вряд ли он из-за фантазии Гоголя, просто, может пукнуть легонько хотел или в туалет по правде припекло, мало ли. Он все крутился, крутился, а Татьяна Николаевна ему все замечания делала, мол, куда ты, Лешик, мать твою дрыном, я тут читаю как раз, когда мертвецы руки к небу протягивают. И он обосрался. Так нам потом даже сочинение на тему «Страшная месть» отменили. Я щас даже не знаю, есть ли в программе современной школы это произведение. Еще бы Бодлера этого убрали, Гете. Нахуя оно надо? Мы в школе учили про какую-то трубку Гайяваты, про какие-то цветы зла. Что это такое — по сей день не пойму. Как из тумана потом выходишь из класса, и думаешь — нахуя я родился вообще, если такой тупой? Первые суицидальные мысли, первый онанизм на нервной почве.
Анна Матвеевна — соседка наша, была женщиной властной, себе на уме. И сына Никиту воспитывала так, что он уже от нее даже в армию сбежал, хотя не имел к этому никаких данных. Его там били постоянно, а он терпел, лишь бы только не к маменьке возвращаться. Да и куда уж теперь дезертировать. И так за мужика не считали. Он до 34-х и прожил с ней в одной квартире, однокомнатной, даже бабу не мог поебать толком, потому что она его дома больше чем на час не оставляла, а Никите, видимо, больше часа надо было, чтобы бабу раздуплить. Помню, он возвращается из универа, а она кричит с балкона: «Котя, давай быстрее, супчик уже налила!». В маршрутке могла у него, у лба здорового спросить, хочет ли он какать. Мол, если хочет, она с водителем договорится, и тот остановит, где надо. А там не дай бог девочки молоденькие, ужас какой. А когда-то в универмаге выбирала ему штаны и попросила сказать, не жмет ли ему в писюнчик. Он те штаны снял, в морду ей бросил, она потом с ним не разговаривала неделю, до невроза довела. Через соседей и родственников просила, чтобы он перед ней извинился. Так и вырос недотепой из-за матери. В интернете только воевал со всеми подряд, а из дому, бывало, выйдет, сутулится, стеснительный такой, замкнутый. Зимой Анна Матвеевна ему даже в магазин не разрешала выйти, чтобы не простудился. И вот, когда она померла, Никита написал в своем блоге: «Ну что ж, мама умерла. Туда ей и дорога. Наконец-то заживу по-человечески, а то как лох». Мне Анька как прислала ссылку, я в ауте была. Мы подумали, может у него с горя крыша поехала. Это ж надо такое о матери написать. А он через неделю привел бабу в дом, Алену какую-то. Красивая такая, сракатая. Щас в больницу с ней ходит, видимо уже беременная. На работу быстро устроился, башковитый, говорят. Он с моей сестрой теперь за стенкой в пенсионном. Говорит, все к нему ходят с цифрами разбираться. Да и Алена эта такая приятная, совсем не такая, как Анна Матвеевна рассказывала. Я тут Никиту недавно встретила, а он несется по морозу, краснощекий, без шапки, лыбится. Ну что ты, спрашиваю, как дела? «Зажил! — говорит, — ремонт делаем, спешу, Нинка, прости!». Вот так вот. Егор у меня растет, так я задумалась.