При этом следует иметь в виду, что в 1909 г., в политике правительства России здравый смысл и трезвая оценка внутриполитической и военно-экономической невозможности для страны войны с её западными соседями, преобладали над эмоциями и вожделениями, благодаря чему Россия осталась внешне безучастной к происшедшему, не смотря на недовольство в её “элите” таким унижением. Германцы же в обеих столицах уже в то время были обуреваемы злобными чувствами, но не здравым смыслом, поэтому не видели дальних последствий осуществления их сиюминутных вожделений. Эту эмоционально-сиюминутную обусловленность германской политики, возможно и не понимая смысла им сказанного, в ходе войны признал и сам кайзер Вильгельм II: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их.» — ист. 95, с. 196. При такой одержимости бесовщиной высших правящих в государстве, оно неспособно осуществить в своей политике даже того, что реально возможно…
Подводя итоги этому эпизоду 1909 г., можно сказать, что Россия в нём дальновидно последовала принципу «уступи дураку дорогу — он сам свернет себе шею.»
Активное восстановление военной мощи страны после русско-японской войны началось в 1908 г. с выходом России из революции и сопутствующего ей экономического кризиса. Но военные программы не то что к 1909, но и к 1912 г. еще не успели дать плодов. И первая мировая война ХХ века не разразилась из балканских войн 1912 — 13 гг. [81], когда о ней вожделенно фантазировал В.И.Ленин, только потому, что в русской правящей верхушке возобладали те, кто видел неготовность России к войне, а не партия великого князя Николая Николаевича, которая уже тогда хотела ввязаться в балканские события.
С.Д.Сазонов сообщает об этом периоде:
«Некоторые петроградские круги, довольно близко стоявшие ко Двору, и вся столичная печать националистического лагеря, издавна враждебно настроенная по отношению к министру иностранных дел, повели против русской внешней политики шумную кампанию, выражавшуюся в уличных демонстрациях, собраниях, на которых произносились патриотические речи, требовавшие войны в защиту славянских интересов, и в целом потоке газетных статей, обвинявших русскую дипломатию чуть ли не в государственной измене.» — ист. 95, с. 87.
Но к 1914 г. правящая верхушка России уже пребывала в иллюзии достаточности её сил для ведения
Эта иллюзия нашла свое отражение и в “Воспоминаниях” С.Д.Сазонова. Он сообщает о своей беседе в период предвоенного периода 1914 г. с послом Великобритании в России Дж.Бьюкененом, в завершении которой он сказал англичанину, «что Россия не может позволить Австро-Венгрии раздавить Сербию и стать первенствующей Державой на Балканах, и что, если Франция окажет нам поддержку, мы не отступим перед риском войны.»
Это было сказано после сараевского убийства в предвоенный месяц. Сказано вопреки тому, что состоявшееся 8 февраля 1914 г. под председательством самого же С.Д.Сазонова совещание морского министра, начальника генерального штаба и их ближайших сотрудников пришло к выводу, что «мы не располагаем средствами для быстрых и решительных мер и что на приведение в исполнение намеченной программы понадобились бы целые годы (выделено нами: а прошло всего четыре месяца и уже: “мы не отступим перед риском войны”). Суждения на совещании были занесены в протокол и представлены мною на утверждение Государю.
Я помню, под каким безотрадным впечатлением нашей полной военной неподготовленности я вышел из этого совещания. Я вынес из него убеждение, что, если мы и были способны предвидеть события, то предотвратить их не были в состоянии. Между определением цели и её достижением у нас лежала целая бездна [82].» — ист. 95, с. 151.
В 1914 г. мысли в царском правительстве двоились и наряду с высказанными трезвыми оценками, была и иллюзия некоторой готовности России к коалиционной войне, которая проистекала из того обстоятельства, что первый этап многих программ перевооружения армии и флотов должен был завершиться в следующем, 1915 году. Но кроме внутренних военно-экономических причин, эта иллюзия готовности России к коалиционной войне подпитывалась ошибочными представлениями о взаимоотношениях России с её Западно-Европейскими союзниками.
Сам же С.Д.Сазонов (ист. 95, с. 44) приводит текст заявления германского правительства правительству Великобритании, сделанного в 1911 г., и почти сразу же переданного в Россию в донесении русского посла в Лондоне:
«Между 1866 и 1870 годами Германия сделалась Великой державой, но побежденная ею Франция и Англия поделили между собой мир в то время, как Германия получила одни крохи. Теперь настала для Германии минута предъявить свои законные требования.»
О чем-то подобном в вожделениях Германии задолго до этого официального правительственного заявления Великобритания догадывалась и сама просто из анализа выполнения её кораблестроительных программ и факта материального поощрения школьников за написание сочинений на военно-морскую тематику. И соответственно перед Великобританией уже с конца XIX века стояла проблема защиты своей глобальной колониальной империи не от абстрактных германских притязаний, а от последствий того, что Германия реально обгоняла её в научно-техническом и в военно-экономическом развитии. Этот процесс утраты лидерства Великобритании желательно было некоторым образом пресечь.
Если обратиться к воспоминаниям гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица, бывшего военно-морским министром Германии с 1897 по 1916 г., то был период когда он больше всего опасался, что набирающий мощь германский флот постигнет та же судьба, что и флот Дании, который адмирал Нельсон утопил прямо на рейде Копенгагена (датской столицы) мимоходом без объявления войны. Великобритания не была столь прямолинейна и не пошла на “копенгагирование” флота Германии, но изо всех европейских держав она была больше других заинтересована в эффективном решении проблемы германских притязаний на её глобальную империю.