Это говорит о том, что:
Самодержавие в любой стране
Понятно, что правящая “элита” Великобритании смотрела на Германскую империю тех лет как на выскочку в почти что безраздельном деланииею глобальной политики, и стремилась поставить выскочку на место. Но Россия в глобальной политике выскочкой не была и имела кое-какой глобальный политический опыт. Хотя традиция династии Рюриковичей была прервана (деятельность Олега, чей щит был прибит над вратами столицы Византии, — это глобальная политика древности), то со времен Петра I, а тем более со времен Екатерины II Россия снова участвовала в глобальной политике.
И даже без прямых слов кайзера можно было догадаться, что у правящей верхушки Германии есть большие потребности в рынках сбыта для продукции её промышленности. Если путь через Балканы и Турцию для экспансии капиталов Германии закрыть, германский империализм, в случае невозможности осуществить желаемое дипломатическими средствами, ставится тем самым перед выбором: воевать с Россией за сохранение колониальной империи Великобритании и якобы германский контроль над Балканами и сухопутными путями через них в Азию; или же, сохранив мирные отношения с Россией, воевать непосредственно с Великобританией и Францией за передел их колониальных владений, рынки которых были закрыты для других стран.
Но вторую возможность Россия сама закрыла для Германии еще во времена Александра III, заключившего в 1891 г. франко-русский союз, предопределявший для Германии войну на два фронта. Из этого союза выросла “Антанта” времен первой мировой войны, а для германского империализма, обделенного колониями и рынками сбыта, он представлялся как антигерманский заговор её зажравшихся, в колониальном отношении, соседей.
Это не значит, что Александр III был столь недальновиден. Но в реально возможном географически континентальном тандеме Россия-Германия, с его точки зрения, доминировать должна была Россия, чья экономика, после отмены крепостного права, развивалась темпами более быстрыми, чем экономика всех прочих великих держав той поры, включая США и Германию. Если бы не вовлечение России в русско-японскую войну и не вызванная ею революция 1905 — 1907 гг., подорвавшие военно-экономическую мощь России, вряд ли бы Германия прошибала Австро-Венгерским тараном дорогу своему капиталу на Ближний Восток, столь демонстративно отрицая Российские опекунские интересы на Балканах и транзитно-транспортные интересы в проливах, ведущих из Черного моря в Средиземное. Германия надеялась прошибить Австро-Венгерским тараном себе дорогу в Азию через Балканы как раз в тот короткий исторический период, когда знала, что и Россия тоже знает о своей неготовности к войне и потому разумно воздержится от вмешательства в “Австро-Венгерскую” политику на Балканах. То есть в Берлине были уверены, что общеевропейской войны не будет, поскольку если Россия не вмешается в балканские дела, то и у Франции нет союзнических обязательств и военно-экономических возможностей, чтобы напасть на Германию в одиночку, хотя ей и хочется вернуть Эльзас и Лотарингию.
Генеральные штабы Германии и Австро-Венгрии в правильности такого рода своих воззрений убедились в 1909 г., когда Россия молча смирилась с поглощением Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины с преимущественно славянским населением. Они считали, что и к 1914 г. Россия еще не пришла в себя после революционных потрясений и поражения в русско-японской войне, по какой причине еще некоторое время вынуждена будет принимать, как неподвластные ей объективные обстоятельства, всё, что происходит в большой политике европейских держав, сама не вмешиваясь ни во что. Основания к проведению такого рода политики у центрально-европейских держав были.
С.Д.Сазонов сообщает о ранее упомянутом февральском 1914 г. совещании военных под его председательством:
«Через несколько дней после того, что совещание собралось, несмотря на его секретный характер, оно стало известно германскому посольству и возбудило в нем беспокойство. Дело тайного осведомления было хорошо поставлено германским правительством, которое, обыкновенно, быстро получало секретные сведения через своих негласных агентов. Менее хорошо обстояло дело с выводом правильных заключений из добываемых таким путем сведений. Так, например, в данном случае наше февральское совещание, при передаче в Берлин, получило окраску заговора против целостности Оттоманской империи и угрозы европейскому миру. Таким оно изображено в многочисленных, более или менее официальных изданиях, касающихся предшествовавшей Великой войне эпохи, и таким до сего дня рисуется воображению германского правительства и громадного большинства немцев, интересующихся внешней политикой.» — ист. 95, с. 152.