«...В мае бежало 17 украинцев и русских военнопленных... В июне и июле побег совершили 72 русских рабочих; впоследствии из этих 89 беглецов было схвачено всего 28 человек, остальные обнаружены не были...»[6]
Призывая совершать побеги из лагерей, в том числе организуя побеги из «Бомона», руководители «Группы советских патриотов» приняли решение не оголять полностью подпольную парторганизацию внутри лагеря, сплотившую вокруг себя до десятка коммунистов и до 3 десятков комсомольцев; эти коммунисты и комсомольцы составляли основное ядро «Группы», которую тоже не следовало ослаблять, чтобы оставшиеся внутри лагеря патриоты могли продолжать агитационно-пропагандистскую работу и подбирать новых верных людей в боевые тройки. Им же вменялось в обязанность выявлять среди заключенных бывших солдат и командиров Красной Армии для обучения военному делу неопытных людей.
Еще до побега из лагеря «Бомон» Слободинский и все члены «Группы» внимательно присматривались к винничанину Василию Порику, о котором стало известно, что он лейтенант Красной Армии и на фронте командовал ротой[7]. Когда же гитлеровцы возвели Василия Порика в ранг своего «лагер-капо»[8], интерес к нему со стороны советских антифашистов и руководства «Группы советских патриотов» еще больше возрос.
Член руководства «Группы советских патриотов» Василий Адоньев вспоминает, что еще по дороге во Францию Василий Порик обратил на себя внимание остальных узников сначала внешностью: золотистый цвет волос, веснушки, пронзительный взгляд светло-карих глаз, коренастая спортивная фигура, — а потом и непоседливостью, активной, боевой натурой, умением наводить порядок среди людей и привычкой командовать. «Чувствовалась в нем, — вспоминает Адоньев, — какая-то командирская ухватка, организаторская жилка».
По прибытии в лагерь «Бомон» Василий Порик работал на шахте 6-бис компании Дурж. «Поначалу могло показаться, — вспоминает другой член руководства «Группы советских патриотов» Борис Шапин, — что работал Порик старательно, норму выполнял, ни с кем особенно не дружил, был всегда молчалив и сосредоточен...»
Узникам было разрешено расселяться в бараках и комнатах по своему выбору. Договорились между собой и поселились вместе в комнате № 11 второго барака Шурыгин, Сбитнев, Черкасов, Орлов, Крылов, Саша-Чуваш, Бойко, Федорук, Слободинский и Адоньев. «Таким образом, — вспоминает Адоньев, — все, кто жил в нашей комнате, стали позднее как бы основным ядром будущей патриотической антифашистской организации...»
«Когда Василий Порик сменил предателя Добровольского, прибывшего с нами эшелоном из Хемница, — вспоминает Адоньев, — то Порику администрация лагеря разрешила поселиться в маленькой комнатке, непосредственно примыкавшей к нашей комнате № 11. Это обстоятельство нас насторожило, и мы старались никаких откровенных разговоров не вести, пока не присмотримся окончательно к нашему новому соседу...»
Вскоре после назначения Василия Порика старшиной лагеря не только члены руководства «Группы советских патриотов», но и многие узники стали замечать, что Порик ведет себя по отношению к ним далеко не так, как можно было бы ожидать от настоящего прислужника гитлеровцев: новый старшина делал всяческие поблажки и послабления в работе, особенно больным и истощенным, выдавал им дополнительное питание, независимо от выполненной работы, передавал больным лишние порции эрзац-хлеба или миску похлебки, обеспечивал лечение в ревире, выдавал пропуска на выход в город вовсе не тем заключенным, которые «отличились на трудовом фронте». Вот тогда состоялось решение «Группы» вызвать Василия Порика на откровенный разговор.
«А тут как-то произошел такой неожиданный случай, — вспоминает Борис Шапин. — Через некоторое время после своего назначения лагер-капо является Порик в нашу одиннадцатую комнату и со своей неизменной полуиронической, полудобродушной улыбочкой предлагает: «Ну давайте подбирать вместе полицаев...» В те дни как раз в лагере вводился институт полицейских из самих узников. Правда, тогда мы еще не совсем доверяли Порику и решили проверить, насколько он готов доказать свою верность настоящими делами. И мы продолжали к нему присматриваться. Надо сказать, — продолжает рассказ Шапин, — роль полицейского Василий Порик играл великолепно: и кричит, и ругается, и, случалось, бегает с дубинкой, загоняет узников на «богослужение». Но ни одного, по-моему, даже небольшого нечестного поступка он не совершил, а о том, что впоследствии содействовал развертыванию нашей борьбы, и говорить не приходится. Кстати, один из эшелонов Порик спустил под откос со своей группой как раз в ночь на 7 ноября 1943 года...»
7
После окончания Одесского пехотного училища лейтенант В. Порик был направлен для прохождения службы в Особый отдел органов государственной безопасности. В начале Великой Отечественной войны с частью, в которой служил, попал в окружение, однако сумел вырваться и после долгих скитаний добрался до родного села Соломирка на Винниччине, откуда был вывезен оккупантами в Германию.
8
Так назывался тот старшина лагеря и помощник гестапо или лагерной администрации, который, как правило, ранее подбирался гитлеровцами из бывших уголовных элементов или людей, осужденных советским судом за различные преступления. Из таких же людей формировалась и вся остальная внутрилагерная полиция. Но с введением «самоуправления» из самих узников на должности старост комнат, бараков, команд и т. п. стали подбирать более авторитетных среди узников людей.