После этого Боварчук еще не раз испытывал магическое воздействие бумаги, особенно на полицаев.
Но когда он пересек дорогу Днепропетровск — Харьков и по берегу реки Ориль направился в Сахновщину, там его бумажка уже теряла силу. В селе Зачепиловка его чуть не накрыли. В сарае, куда он зашел передохнуть вместе с другими скитальцами, полицаи начали обыск и проверку документов. Выручил старик из Харькова, который дал свое удостоверение, а сам незаметно выскользнул наружу. С этим документом Боварчук дошел до Лозовой. А там немцы завели другие порядки — от села до села можно было пройти по пропускам. Кого ловили без пропусков, расстреливали на месте.
Никак не пробиться к линии фронта. Выискивая щель, Боварчук ходил вдоль железной дороги Лозова — Харьков, то на юг километров 30, то на север. И не находил выхода. Гитлеровцы были везде — в селах, в лесах, и лесополосах.
Силы были на исходе — три дня ничего не ел. Набрел на двух женщин, которые пасли скот. Они немного подкормили, рассказали, что в селе немецкая и румынская комендатуры — туда без документа лучше не показываться. Село только восемь дней как оставлено нашими. Рассказывали еще, что председатель колхоза не успел эвакуироваться, потому, что спасал скот от огня — немецкие самолеты подожгли фермы. Сам обгорел, теперь ходить не может. Показали, где его хата.
В той хате Боварчук увидел человека, забинтованного так, что глаз и рта не видно. На улице начался сильный дождь, и скиталец попросился под крышу. Часик бы отдохнуть, а если поесть дадут — не откажется.
Бывший председатель спросил, не видела ли какая змея, что старик сюда зашел? Только он это сказал, как в дверь без стука вошел румынский офицер с пистолетом в руках и сразу же потребовал документ. Боварчук отдал ему бумагу, полученную в Пырятине. Румыну бумажка понравилась — он ее спрятал в карман. Разрешил переночевать, а завтра прийти в комендатуру за документом.
Онуфрий Николаевич поел и решил дольше не испытывать судьбу. Хозяин велел сыну провести старика к дороге, которая идет на Барвенково.
Мальчик лет тринадцати хорошо знал местность — прошел с Боварчуком километра три. Дождь продолжал лить как из ведра. Только перед рассветом прекратился.
Далеко слышно стрельбу. Вот она, перед носом, линия фронта, а как ее тяжело перейти!.. Залез в лесополосу, постелил ватник и приготовился вздремнуть. Солнышко пригрело, тепло разлилось по телу. И тут Боварчук сквозь сон услышал разговор. С трудом раскрыв глаза, увидел, что недалеко от него копошатся трое. Его не видят и громко спорят. Решают вопрос: куда им податься? Один, видно, раненный в руку, настаивает, чтобы добираться до Донца, а там можно переправиться к своим. Боварчук подумал: поспорят и уйдут, а он хоть поспит. Но затрещали кусты и к нему просунулся детина с перевязанной рукой. Оцепенев от неожиданности, он несколько секунд рассматривал Боварчука, потом, опомнившись, спросил: «Всё слышали, о чем мы говорили?». «Конечно», — ответил Боварчук. «Значит, вы такой же, как и мы, у нас путь один».
Путь один, но идти по нему можно и порознь.
Когда начало вечереть, отправился Онуфрий Николаевич с раненым солдатом в сторону Донца. Спутник рассказал по дороге, что попал в плен в районе Чугуева, а сам он из Красноярска.
Вдвоем идти было веселее. Зашли на хутор, от которого до Донца оставалось километров восемь. А там уже — на правом берегу — немцы, на левом — наши. Во дворе первой хаты встретили женщину. Начали расспрашивать, как добраться к реке. Сначала она боялась, говорила, что не знает, но Боварчук умел расположить к себе людей, и женщина указала на хату, в которой живет учительница — она должна им помочь.
Учительнице было лет двадцать пять. Встретила гостей приветливо, приготовила поесть, потом спросила, куда путь держат. Боварчук показал в сторону Донца.
— Туда сейчас нельзя, — ответила учительница. — Вечером посоветуемся как быть.
Отдохнули, помылись.
Перед заходом солнца пришел молодой мужчина. А когда настали сумерки, все вместе огородами пошли к Донцу. Через километра три вошли в камыш. Местами было воды по колени, а местами — по пояс. Над камышом вспыхивали ракеты, в ушах неприятно отдавались автоматные и пулеметные выстрелы. Прошли камыши и увидели чистую воду, на берегу высокие деревья, а дальше метров сто пятьдесят — немецкие окопы. Оттуда взлетали ракеты. Но переправляющихся прикрывал высокий берег. Боварчук тихонько спросил товарища: