Выбрать главу

Затем он вызвал солдата.

Козлова отвели в такую же коробку без потолка и крыши. Окна нижних этажей наглухо заложены кирпичом. У двери ка посту - полицай с автоматом. И больше ни души.

Высоко над головой бледное, словно выгоревшее за день небо. Краешек стены с облупившейся штукатуркой позолочен неяркими лучами заходящего солнца. Высветленная полоска сужается на глазах, она поднимается все выше, выше. Козлов смотрит, как от него уходит солнце. Еще несколько минут, и этот каменный колодец до краев наполнят сумерки. Нет, не только колодец! Они наполнят всю его жизнь. Разве обещания удивительно вежливого гитлеровца - это луч надежды? Как бы не так! Это начало игры - подлой, нечестной, построенной на хитрости и коварстве. Лишь одно ему непонятно - с какой целью? Ради чего ему, пленному советскому командиру, фашист уделил столько внимания? Даже о Гале позаботился. Ради чего?

А уготованное на всю ночь одиночество? Что означает оно? Там, где он провел предыдущую ночь, людей - битком, яблоку негде упасть, а здесь такой простор. Полная изоляция? Никто не должен узнать о том, что ему сказали сегодня? О эти вопросы, им нет конца!

Вот уже и сползла со стены золотистая полоска, высоко в небе робко замигали первые звезды. Козлов прошелся из угла в угол, наполнив свое просторное жилище звуками шагов. Кто-то вот так же вышагивал здесь совсем недавно - на крашеном деревянном полу следы чьих-то ботинок. Они тянутся цепочкой до самой стены и вдруг… Козлов видит большое бурое пятно. Кровь! Кровь того, кто шагал здесь из угла в угол? Он, тот человек, убит? Значит, это камера смертников. Ему ночевать в камере смертников!

Козлов прошелся вдоль стены и снова, в другом месте, увидел бурое пятно. Там, где встретил свою смерть обреченный, на забрызганной кровью штукатурке неоконченная надпись: «Прощайте, меня скоро рас…» Последняя буква недописана, кусок красного кирпича, заменявший узнику карандаш, лежит тут же.

Стемнело, и Козлов зажег спичку. Он только теперь заметил, что исписана вся стена. «Ночь провел в одиночке. Уже рассвет, а я еще не сомкнул глаз. Что со мной будет? Сергей Иванов, младший лейтенант. 7 мая 1942 г.». Русские, украинские, белорусские имена… Дни и месяцы сорок второго года…

Козлов жег спички одну за другой, обшаривая воспаленными глазами стены. Ему сделалось страшно, и он смял, швырнул в темный угол коробок с оставшимися спичками. Видеть все это он был уже не в силах.

Позаботились и о нем, ничего не скажешь. Слова-то какие у гитлеровца: «Из чисто гуманных побуждений»! Скорее всего, ты решил показать, чем может кончиться жизнь в лагере. Если хочешь сохранить себе жизнь, не раздумывай, соглашайся, поезжай в «часть» обер-лейтенанта. Там и тебе, и твоей жене найдут работу. Помогай гадам бить своих же, русских, топтать кованым сапогом родную землю, засевать ее повсюду смертью. Помогай, и они сохранят тебе шкуру. И тебе, и твоей жене.

А если… если поехать и не помогать? Отсюда все равно не уйти, не вырваться. Поехать и там, среди лютых врагов своих, оставаться самим собой? Работать, но не на них… Только где же эта часть, чем она занимается? Ближе к фронту - лучше. Разузнать бы все и оттуда к своим! Вот, мол, самые свежие данные. Разведчиков посылать не надо, берите и верьте…

Он размечтался, как мальчишка. Неуместной и странной показалась ему самому неожиданно взыгравшая фантазия. Ведь, наверное, все кончится на рассвете, у одной из этих четырех стен. Так кончалось у очень многих, попавших сюда задолго и незадолго до него. Свое положение они понимали лучше, потому и успели оставить о себе память.

И Козлов опять стал ходить из угла в угол, медленно, наощупь. Он уже ничего не видел, а только чувствовал под ногами пол и считал свои шаги: десять туда, десять обратно.

Было, наверное, уже за полночь. Ноги, вначале легкие и послушные, отяжелели, в коленях покалывало. Он прислонился к стене, нащупал подоконник и облокотился, расслабив мышцы. Клонило в сон, но он невидяще и упрямо глядел в темноту кирпичного колодца. Так он еще некоторое время мог бороться с одолевавшей его дремотой. Ему казалось, что едва он уснет, сюда непременно придут. Придут за ним. Скорее дождаться бы рассвета, а там будь что будет…

Проснулся Козлов на пыльном полу. Тупая, ноющая тяжесть под ложечкой напомнила, что вчера он не ужинал. А как же заверения обер-лейтенанта? Забыли? Или так надо - пообещать и не накормить? Все с той же целью… В лагере, если не убьют, с голоду подохнешь.