3.IX. Ужасный переполох! Вчера объявлена всеобщая мобилизация в Индокитае. Говорят, японская делегация во главе с Нисихара ведет в Ханое переговоры. В ночь на 1 сентября нас перебросили в Донгданг. Мы с Зуе устроились на постой в одном из свайных домов. А среди ночи по ту сторону границы вдруг раздались орудийные залпы. Сон, конечно, как рукой сняло. Бежим к орудию. Расчет уже на месте, сидят, курят, слушают, как палят японцы, и ждут приказа. Стреляли из 90-миллиметровых орудий и минометов не меньше 120 калибра. Где уж тут нам со своими 75-миллиметровками!
Филипп, по-видимому, перебрал вечером коньяку и на чем свет поносил начальство, всех, начиная от генерал-губернатора Деку и главнокомандующего Мартина. «Видно, им жить надоело! — орал он. — С японцами шутки плохи! А расплачиваться за все придется нам, генералов это не коснется!» Когда надоело ругаться, он снова принялся за коньяк. Для храбрости, надо полагать.
В три часа все стихло.
17.IX. Вот уже две недели не притрагивался к дневнику. Столько событий, что было не до записей. Сегодня Филипп послал меня в Дапкау за боеприпасами и коньяком.
Расскажу вкратце, что произошло за эти дни. Ночью 5 сентября батальон японцев, маскируясь в лесу, пересек границу, и, проснувшись, мы обнаружили, что Донгданг окружен. От страха наши французики позеленели. Но враг, не сделав ни одного выстрела, в то же утро вернулся на свою сторону.
В Донгданг прибыл 1-й Тонкинский стрелковый полк. В Лангшоне тоже появились регулярные вьетнамские части. Вчера вечером встретил Х., он приехал с вьетнамским батальоном. Разговорились. Он высказал кое-какие соображения на тот случай, если начнется заваруха с японцами. Настроен по-боевому. А во мне — ничего, кроме растерянности.
Вечером в Дапкау было спокойно, точно в глубоком тылу. Однако девочки наши остались в этот вечер одни. Среди населения паника, многие удирают. Хотел напиться — не получилось. Махнул на все рукой и отправился к своей пассии. Ее зовут Нюнг. Настоящее ли это ее имя — не уверен. Недурна. Старше меня года на три-четыре. Знает несколько фраз по-французски. Смеялась, как сумасшедшая, когда узнала, что я еще не имел дела с женщинами. Выудила все деньги из кошелька. Договорились завтра встретиться снова. А ночью на меня напала вдруг такая тоска, что вернулся в лагерь. Сижу один, не могу заснуть. Что ждет меня впереди? Неизвестно.
28.IX. Пока вроде жив!
2.X. Вернулись в Ханой. К своим не пошел, остановился в гостинице. Впрочем, это только одно название. Окна моего номера выходят на железнодорожный мост у Восточных ворот. Провожу время с одной девушкой, ей лет семнадцать-восемнадцать. Говорит, что она дочь чиновника, который служит у французов. Днем ходит в женскую школу, ночью «подрабатывает». Если все, что она говорит, правда, то это ужасно! Отец отбирает у нее заработанные деньги себе на опиум. А если дочь не принесет денег, папаша хватает палку и с руганью носится за ней по улице. Сейчас она спит у меня в номере на грязной постели. А мне не спится. Накануне перепил, голова гудит как котел. Который, интересно, час? 4.35. А не пустить ли себе пулю в лоб? И дело с концом…
3.X. Вечером ходил в госпиталь Фузоан навестить Киня. Видно, не выживет старик: разворотило все плечо. Палаты забиты ранеными из-под Лангшона. Некоторые лежат прямо на земле. Зловоние — задохнуться можно! Из Футхо приехала жена Киня, плачет, совсем голову потеряла от горя. Представляю, что было бы с Нган, если бы такое случилось со мной.
А вечером вдруг обуял какой-то дикий страх. Не знал, где найти вчерашнюю девушку, так хотелось хоть ей поплакаться на свою судьбу. Тоска. Жуткая тоска!
4.X. Опять получил увольнительную на день, но так и не зашел домой. А завтра вернусь в часть и — в дорогу. На улицах полно японских солдат. Ханойцы, оказывается, стали любопытными — толпами ходят за японцами. А как же ребята, погибшие под Лангшоном? Выходит, пропали ни за что!.. Пока жив, не забуду эту страшную ночь, этого позорного бегства.
Случилось это 29 сентября во второй половине дня. В небе неожиданно появилось шесть японских самолетов. Они летели вдоль дороги № 1, потом снизились и на бреющем прошлись над холмами, на которых стояли двенадцать наших 75-миллиметровок. По телефону передали приказ быть в полной боевой готовности. Часов в одиннадцать вечера в двух-трех километрах от нас послышалась бешеная пулеметная стрельба. И тут же загрохотали японские 70-миллиметровки. Снаряды свистели над нашими головами и рвались где-то за дорогой. Наши стали отвечать. Поначалу сердце стучало, как тамтам, но, как только заговорили наши орудия, я забыл про страх и стал громко, четко подавать команды. Перестрелка продолжалась минут двадцать, если не больше. Японцы, кажется, понесли потери. Филипп утверждал, что мы вывели из строя два их орудия. Судя по всему, так оно и было. Однако мы рано обрадовались: у подножия нашего холма стали рваться 70-миллиметровые снаряды, а потом японцы открыли стрельбу из тяжелых орудий. Филипп юркнул в траншею и больше не показывался. Вдруг я услышал вой снаряда и едва успел спрыгнуть в окоп, как он разорвался метрах в двадцати от меня. Запахло пороховой гарью. Прошло минут пятнадцать, обстрел кончился, и мы вылезли из окопов. С соседнего холма доносились вопли. Оказывается, там накрылись два расчета.