Подруга Фи, по-прежнему улыбаясь, оживленно беседовала с японским офицером.
— Что он говорит? — спросила ее Фи.
— Говорит, не нужно раздавать листовки солдатам. Спрашивает, где я работаю и откуда я так хорошо знаю японский.
— Да это он просто любезничает с тобой. Скажи, что они не должны вмешиваться в наши внутренние дела. Что им лучше всего спокойно дожидаться, когда их отправят на родину, к семьям. Зачем им понадобилось арестовывать наших людей, отбирать у них оружие?!
Подруга стала переводить. Фи улыбнулась офицеру и продолжала:
— Скажи ему, что скоро, быть может, американские солдаты войдут в Японию и его страна будет испытывать такие же трудности, как мы сейчас. Зачем они вызывают ненависть вьетнамцев?
Теперь уже не только офицер, но и солдаты слушали, что говорит Фи. От толпы отделились несколько рабочих, они тоже стали совать в руки солдат листовки.
— Спроси его, — продолжала Фи, — знает ли он, что американцы сбросили на Японию атомную бомбу, что погибли сотни тысяч людей? Скажи: когда мы услышали об этом, то очень переживали за простых людей Японии, особенно за женщин и детей, невинно погибших в этом городе.
Офицер, когда ему перевели ее слова, изменился в лице. Фи видела, как у него задрожали губы.
Вдруг люди бросились в сторону перекрестка рядом с университетом. Оттуда показался грузовик, в кузове стояли рабочие, они радостно махали толпе. Грузовик развернулся и въехал в железные ворота японского штаба. Немного погодя рабочие вышли из ворот в сопровождении двух офицеров. За ними шел солдат, держа в руках винтовку, вторая винтовка висела у него за плечом. Они приблизились к толпе на площади.
— Отпустили!
— Победа! А мы решили, что они задумали что-то недоброе.
— Ура! Привет, ребята!
Офицеры подошли к представителям завода «Авиа». Фи с девушками поспешили к ним. Речь офицера уже переводил японец, отлично владеющий вьетнамским. Офицер заявил, что полковник отдал приказ освободить рабочих и возвратить одну винтовку, остальное оружие он обязан задержать, так как японской армии приказано поддерживать порядок во Вьетнаме, и потому они не позволят кому угодно разгуливать по городу с оружием. Полковник предлагает всем разойтись.
— Не выйдет! Пусть сначала вернут все винтовки!
— Ребята, не уступайте! Нужно бороться до конца. Пока все не отдадут — ие расходиться!
— Поймите, японское командование и так проявило максимум такта. Мы военные, и мы не должны ронять честь военного мундира!
— Разрешите, господин офицер, — вмешалась в разговор Фи, — я женщина, но даже мне ясно, что вам лучше всего возвратить оружие, увести свои танки и солдат, и мы спокойно разойдемся по домам. Вы же сами видите, что мы не нарушаем порядка, ведем себя пристойно. Сейчас у всех нас одно желание, одно стремление, и если мы сами не сможем навести у себя порядок, то вряд ли это удастся вам!
Подруга Фи перевела все это офицеру и добавила еще что-то от себя. И вдруг Фи увидела, как в глазах офицера заблестели слезы.
— Я вижу, что не могу убедить вас, — сказал он представителям рабочих. — Хорошо, сейчас я доложу полковнику о ваших требованиях.
Когда офицеры ушли, рабочие окружили своих друзей, освобожденных из-под ареста. Все наперебой спрашивали, как все это произошло.
Фи обратилась к подруге:
— О чем говорил с тобой офицер?
— Он сказал, что смотрит на наш народ и завидует: здесь даже женщины стойкие и смелые. А что ждет его на родине, он и сам не знает. Может быть, вернется домой и ему останется только покончить с собой.
Уже смеркалось, а вопрос об оружии так и не был решен. Толпа продолжала стоять плотным кольцом вокруг японского штаба. Фи с девушками уговорились вернуться к Ханг дошивать знамена, а пока что разошлись по домам поужинать, потому что работать предстояло, видимо, всю ночь.
Домой с площади Фи шла вместе с Ханг, и, когда они оказались возле дома подруги, та предложила:
— Вот что, пойдем поужинаем у меня. Вместе поедим да поскорее отделаемся, а то ведь тебе еще готовить нужно!
Поднимаясь по лестнице, они увидели в комнате Ханг свет и услышали стук швейной машинки. За машинкой сидела какая-то женщина. Рядом, на круглой табуреточке, лежали аккуратно сложенные красные полотнища.
— Фыонг! — вскричала Ханг.
Женщина обернулась. Фи заметила, что в свете лампы лицо Фыонг выглядело странно бледным. И вся она была какая-то печальная, хотя губы тронула слабая улыбка.