Гусары, не решаясь вступить с врагом в лобовую стычку, залегли в рощице и дожидались удобного случая, чтобы поджечь мост.
Темнело.
Хорваты разожгли костры, беспечно готовились к ужину, но вдруг насторожились, услыхав у себя в тылу конский топот.
Подъехали галопом два всадника: лейтенант с забинтованной головой и его ординарец-улан.
Осадив лошадь, Миклош обратился к хорватскому офицеру, в третий раз за время пути повторил придуманную им басню о ранении лейтенанта и доложил:
— Сюда движется бригада полковника Но́рдека. Нас послали разведать, где лагерь противника. Что вам известно об этом?
Офицер ответил, что его отряду поручена лишь охрана моста и в разведку он никого не отправлял.
— Тогда мы сделаем это сами, — сказал Миклош и вопросительно взглянул на своего командира.
Игнац утвердительно кивнул головой.
— На том берегу неприятельский разъезд, — предупредил офицер.
— Велик ли? — поинтересовался улан.
— Да небольшой, коней пятнадцать. И едва ли увеличился — не заметно было никакого движения. Пытались поджечь мост.
— Сейчас мы проверим, много ли их. Дайте нам по факелу.
С зажжёнными факелами в руках Миклош и Игнац медленно поехали по мосту.
С обоих берегов настороженно следили за каждым движением всадников.
Ференц на правом берегу приготовил отряд к бою, но строго запретил открывать стрельбу без приказа.
Достигнув середины моста, Миклош и Игнац остановились. Улан передал свой факел лейтенанту, спешился, отвязал бочонок, разбил его. Густая чёрная масса медленно поползла по деревянным доскам. Игнац погрузил факел в смолу, и мост запылал.
Опомнившиеся хорваты начали палить из ружей, но было поздно. Пламя охватило середину моста, а мнимые разведчики с факелами в руках подвигались вперёд. Пламя следовало за ними по пятам.
Одна из вражеских пуль настигла Игнаца, пронзила кисть его руки. Он уронил факел.
— Вперёд, парень! Держись крепче! Дело сделано, вперёд!
Увлекая за собой юного гвардейца, Миклош помчался к венграм.
Радостно встретили их венгры. Сквозь толпу солдат протиснулся Янош Мартош:
— Земляк! Друг!
Миклош и Янош горячо обнялись. О многом хотелось поговорить, расспросить, узнать… И Янош увлёк Миклоша в сторону.
— Вот как всё обернулось, Миклош! Как же ты попал к нам?
Миклош помрачнел, но ненадолго. Беспечность и жизнерадостность — основные свойства его характера — взяли верх.
Он улыбнулся. Недолог был его рассказ. Он закончил его словами:
— Чуяла моя душа, что это Иштван. И хоть не знал наверняка, но после встречи с ним я покой потерял. Стал доискиваться, на чьей стороне правда, и хоть и не сразу, да понял наконец, что не там она, где Елашич и его солдаты… Ну, что было, то было! Нам ведь есть что вспомнить, кроме дубинки твоего отца. Глянь-ка!
Миклош отстегнул от пояса пёструю узорную чутору, что когда-то на сеновале вырезал для него и раскрасил Янош.
Янош зарделся от удовольствия.
В это время Ханкиш занялся раненым «лейтенантом», хотя тот и уверял, что «рана пустяковая», и ни за что не позволял снять с себя мундир.
— В нём зашито письмо генерала Бема к Кошуту. Ему в руки и отдам.
Ференц отрезал рукав Игнаца до локтя и туго затянул повязку вокруг раны.
Миклош хотел помочь своему товарищу разбинтовать лицо.
— Снимай маскарад, теперь обманывать некого!
Но и к этой операции Игнац никого не допустил.
— Сам справлюсь! Без нянек обойдусь!
Столпившиеся вокруг Миклоша солдаты восхищённо слушали его рассказ о пережитых приключениях.
— По коням! — раздалась команда Ференца.
Игнац не без усилий взобрался на коня.
— Ты, может, со мной сядешь, приятель? — спросил Миклош, заметив, что спутник побледнел.
— Ещё чего придумал!
— И то дело! На войне нежиться не приходится! А всё же выпей глоток — сразу сил прибавится! — И Миклош поднёс к губам Игнаца чутору, наполненную крепким маслянистым вином.
Игнац взглянул на чутору и улыбнулся. Отпил глоток, а затем легонько отодвинул её рукой:
— Спасибо! Хватит!
Тронулись в путь. Миклош предусмотрительно держался ближе к раненому. Рядом, с другого бока, пристроился Янош.
— Постой, Янош, — вдруг вспомнил Миклош, — ты ведь земляком Игнацу приходишься. Как же вы не признали друг друга?
Низко надвинутая на лоб офицерская шляпа, воротник мундира, туго подпиравший подбородок, скрывали лицо Игнаца.
— Не припомню что-то, — неуверенно сказал Янош.
— Я-то тебя видел, каким ты на барской охоте был… я в саду у барина работал, — пояснил Игнац.
— Много воды с тех пор утекло.
— Не одна вода текла, много и крови пролито, — с болью произнёс гвардеец и отвернулся.
Как и предсказывал Гёргей, злосчастный поход закончился бесславно. Потеря в людях была невелика, но поражение угнетающе подействовало на войско.
Кошут открыто обвинял в этой катастрофе Мога.
— Подумать только, — сказал Кошут, с укором глядя на генерала, — три недели спорили — наступать или не наступать… Наконец, двадцать четвёртого октября решение было принято, но лишь пять дней спустя мы тронулись к Швехату! Не будь Гёргея, нам не удалось бы собрать воедино остатки войска. Только его мужеству, хладнокровию и распорядительности обязана нация тем, что сохранила лучшее ядро своей армии!
Мога подал в отставку.
Вызвав к себе майора Гёргея, Кошут сказал ему:
— В боях под Швехатом Мога не оправдал нашего доверия. Я хотел бы видеть вас командующим Верхнедунайской армией…
— Но как бы такое назначение не вызвало справедливое недовольство опытных командиров, с более высоким чином, — ответил Гёргей. — Офицерам это покажется по меньшей мере странным и непонятным.
— Вы примете армию в чине генерал-адъютанта.
— Господин председатель, я не уверен, что вы сделали лучший выбор. Однако, если вы и Государственное собрание решите, что именно я должен стать во главе Верхнедунайской армии, которая встретит первые удары неприятеля, я готов принять на себя эту громадную ответственность.
Кошут крепко пожал руку Гёргею.
В штабе шло заседание военного совета. Присутствовали командиры всех частей Верхнедунайской армий. Они были свидетелями поведения Гёргея во время возникшей паники и восторженно встретили назначение его командующим армией.
— От Бема прибыли два посланца, — доложил вошедший в комнату адъютант.
— Из Вены?! — переспросил Кошут. — Пусть войдут!
У входа произошло замешательство. Миклош подтолкнул Игнаца вперёд, а сам остался за дверью.
Стараясь сохранить военную выправку, вошёл Игнац, сжимая в руках пакет. Впервые попав в столь многочисленное собрание офицеров, он опешил и остановился, не зная, как отличить среди них Кошута. Да и присутствовал ли здесь Кошут — штатский Кошут, каким его знали в народе?
— Входите, входите! — услышал он тёплый, поощряющий голос.
Из-за стола поднялся человек в военной форме, с синими глазами, взгляд которых сейчас был полон мягкости и доброты.
Приняв письмо, Кошут пригласил Игнаца сесть на стоявший у двери диван. Внимательно читая послание Бема, он дошёл до конца, потом поднял голову и обвёл взглядом всех присутствующих.
— Сейчас я вам прочту, господа, — сказал он, — только одну строчку из письма генерала Бема: «Время потерять — всё потерять!» Это написано двадцать седьмого октября, когда Бем был готов к вылазке, ожидая только первого выстрела с наших батарей. Если бы мы подошли к Швехату на день раньше, противник подвергся бы нападению с двух сторон, и не нам, а ему пришлось бы спасаться бегством… На один только день, господа!..
Кошут стал ходить из угла в угол. Его шаги гулко отдавались в гнетущей тишине, воцарившейся в комнате. Дверь открылась, на пороге показался Гуваш.