Тем временем они добирались до балетной студии, затаившись среди невысоких, довольно обшарпанных деревьев и редких кустов, заглядывали в высокие сводчатые окна, и их глазам открывался совсем другой мир. Дудик тихо ахал, Кучмиенко потрясенно причмокивал. Под мелодию, рождаемую черным роялем, плавали по паркету белые видения девичьих фигур, там все было ненастоящее, дивно удлиненное, наклоненное под опасным углом. Оно нависало над тобой, как небо, летело на тебя, угрожало падением, катастрофой: и длинный узкий зал, похожий на палубу корабля, положенного на борт штормовой волной, и черный треногий рояль, и те неземные белые создания. Карналя не оставляло тревожное ощущение, что земля тоже угрожающе клонится, выскальзывает у него из-под ног - невозможно удержаться, вот-вот упадешь на те сводчатые окна, ударишься о их высокую прозрачность, и тебя, опозоренного, беспомощного, увидят те, кто бело летает в розовом воздухе под розовыми люстрами. Он пятился в запыленные кусты, ноги его на чем-то оскальзывались, рядом что-то бормотал Кучмиенко, ахал Дудик, но над всем царила та неслышная музыка в длинном розовом зале и удлиненные тени девушек, которые летели, как воплощение гармонии, восторгов и счастья.
- Ты знаешь, - как-то сказал Карналь Айгюль, - а я ведь ходил под окна вашей студии. Подглядывал, как школьник.
Она отпрянула от него. Только теперь Карналь заметил, что Айгюль в непривычном для нее белом платьице. Несмело улыбнулась, поправила вырез платьица, который еще больше подчеркивал необычную высокость ее шеи.
- Но тебя я там не искал, никогда не думал, что ты можешь стать балериной. Представлял тебя только верхом на ахалтекинце. На вершине бархана. Конь - высокий-высокий, а ты над ним еще выше. Под самое небо.
- Я хотела украсть коня и приехать сюда верхом! - сказала она с вызовом.
- Далеко ведь.
- А наши всадники перед войной проехали от Ашхабада до Москвы и отдали рапорт товарищу Сталину. Ты слышал о том пробеге?
- Я же не товарищ Сталин, чтобы мне отдавали рапорты.
- Все равно я хотела украсть коня, - упрямо повторила Айгюль. - Еще и сейчас меня так и подмывает вернуться в пустыню, оседлать моего коня и прискакать сюда.
- Ты видишь? - показал ей Карналь смятые бумажки, оставленные Васей Дудиком. - У нас есть деньги. Мы можем отпраздновать твой приезд. Ты теперь одесситка. Каждый, кто приезжает сюда, становится одесситом. Это словно бы отдельная нация, особенная порода людей. Я рад, что ты тоже сюда приехала. Мы пойдем на Дерибасовскую и найдем что-нибудь вкусное-превкусное.
- Я хочу мороженого.
- Мороженое не проблема.
Они вышли из комнаты. В конце коридора стоял Вася Дудик и показывал Карналю большой палец - знак наивысшего одобрения его выбора. Карналь показал Дудику кулак.
Любопытно, что сказал бы Дудик, узнав, что Карналь идет с одной из девушек, за которыми они тайком подглядывали, полные восхищения и опаски перед красотой, в те таинственные высокие сводчатые окна? Но Карналю было не до Дудика. Поддерживал Айгюль за острый детский локоть, верил и не верил в происходящее. Он привык мыслить точно и целесообразно, но все эти годы пребывал в сферах чистых размышлений. Если и сталкивался с повседневной жизнью, то старался не углубляться в мелочи, сознательно ограничивал себя, хорошо зная, что только таким путем возьмет от пяти университетских лет все, что можно от них взять, ведь больше в жизни не урвешь такого благословенного отрезка времени, никто никогда его не даст, не разрешит, приходится только удивляться терпению и благородству государства, которое отводит тебе для учебы сначала десять лет, а потом еще пять - только дает и ничего не берет взамен. До сегодняшнего дня, следовательно, Карналь жил беспечно, являл собой как бы изолированную человеческую систему, полностью погруженную в собственное совершенствование. Но недаром тот угрожающе-трагический закон термодинамики гласит, что в изолированных системах процессы протекают в сторону возрастания энтропии. Человек, если он не хочет самоуничтожения, вынужден рано или поздно покончить со своей обособленностью и изолированностью. Но каким образом?
Вот девушка, нежная, доверчивая и беспомощная. Не смогла жить в пустыне со своим отчаяньем, не на кого ей опереться, не за что зацепиться. Без приюта, без надежд. Вспомнила о нем (а может, и не забывала ни на день с того времени, как увидела впервые?), ехала, надеялась. На что? На защиту? А между тем Карналь не умел защитить самого себя.
Снова его чрезмерная доверчивость и совершенная непрактичность были причиной того, что Кучмиенко выдвинул против своего товарища обвинение в распространении на факультете чуждых теорий. Теперь Кучмиенко уже не прятался, не шептал - он перешел к открытым действиям, к размахиванию руками, к выступлениям на собраниях, поначалу ограничивался неопределенными формами: "некоторые наши студенты", "отдельные явления", "кое-кто, забыв", потом, убедившись сам и убедив других в непоколебимости своей добродетели, он наконец назвал фамилию Карналя. И сказал, что с тревогой и грустью наблюдает, как его товарищ "скатывается к...", "попадает в объятия к...", "становится на путь, который может привести к...". Не требовал наказания, критики и самокритики Карналя - только тревожился и грустил. Но и этого было достаточно.
Перед этим Карналь написал для студенческой научной конференции работу о некоторых современных аспектах классической теории вероятностей. В этой работе он не мог обойти трех знаменитых писем Блеза Паскаля великому французскому математику Ферма, написанных 29 июля, 24 августа и 27 октября 1654 года. С этих писем, собственно, и начинается математическая теория вероятностей. Возникла же она довольно странным образом - таким, что сегодня даже смешно сказать. За год до написания писем Паскаль ездил из Парижа в Пуату со своими друзьями - герцогом Роанским, Дамьеном Митоном и кавалером де Мере. Кавалер де Мере был и большим любителем картежных игр. То ли шутя, то ли всерьез он спросил Паскаля, может ли игрок, используя математику, рассчитать свои шансы в игре и определить таким образом стратегию игры. Эти шутливые вопросы натолкнули Паскаля на размышления, следствием которых и явились письма к Ферма, где были изложены начала теории вероятностей. Теория эта давала возможность применить ко всем случайным событиям количественную меру, какой являлась вероятность наступления таких событий. Студент Карналь сделал вывод, что если из заинтересованности обычной картежной игрой могла возникнуть одна из существеннейших математических теорий, то не следует ли повернуть эту теорию (сугубо теоретически, по его мнению) снова на игры, трактуя их не суженно, а в общем плане, попытавшись средствами математики вывести формулы, возможно, и прогностического характера, которые бы могли быть применены (по крайней мере, умозрительно) на различных уровнях. Студент Карналь не делал в своей работе никаких открытий. Это сделали до него Блез Паскаль в своих письмах, современник великого Лейбница швейцарский математик Якоб Бернулли в книге "Искусство догадок", Александр Сергеевич Пушкин в повести "Пиковая дама" и автор математической теории игр американец Дж. Нейман, о котором в то время Карналь еще и не слыхивал. Но он, совершенно резонно рассуждая, что в связи с игровыми задачами в математике появились элементы комбинаторного анализа и дискретной теории вероятностей, высказывал предположение, что теперь эти достояния математической мысли, пожалуй, пригодятся при решении дискретных многоэкстремальных задач. Попытка вывести прогностические формулы чуть не для целых социальных систем тогда, когда ты сам не можешь сказать, будут ли у тебя сегодня деньги на обед, ясное дело, показалась многим занятием довольно несерьезным, но в Москве к работе Карналя отнеслись со вниманием, на какое он никогда и не рассчитывал, послали ее на рецензию известному ленинградскому математику, тот дал блестящий отзыв, лично написал (подумать только!) студенту Карналю письмо, указывая ему на некоторую наивность и, так сказать, незрелость его математических суждений, но в то же время хваля за смелость мыслей и с удовлетворением приветствуя его дерзкую попытку поставить на службу требованиям жизни самые общие, казалось бы, математические формулы. Профессор советовал Карналю познакомиться с книжкой американского ученого Норберта Винера "Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине".