Еще угнетало его постоянное ощущение, что от него ждут чего-то мудрого, неповторимого, единственного. Забывают, что ты прежде всего живой человек, а не своеобразное устройство, которое неутомимо выдает истины.
Он решил сдерживаться и до самого завода молчал, лишь иногда бросал реплики, довольно бесцветные и безобидные. Когда же увидел завод, снова не сдержался.
Завод предстал перед ним как хаотическое нагромождение металла, сосредоточенного в таком тесном пространстве, что, казалось, этот старый, загрязненный, задымленный и заржавевший металл уничтожает самого себя, а эти тяжелые и невесомые, серо-замшевые и румяные дымы и меднозвонное пламя, прорывающееся повсюду над нагромождениями железа, тяжелое сотрясение, громы, скрежет, шипенье, стоны и вскрики - неминуемое следствие и сопровождение умирания металла, который на самом-то деле упорно продолжает жить, рождать новый металл, сформованный, молодой, звонкоголосый, крепкий. Это был типовой завод-труженик, совсем не похожий на новых красавцев, сооружаемых ныне на свободных территориях, окруженных голубым простором, на заводы-дворцы, заводы-санатории, какие-то словно бы даже несерьезные, слишком игрушечные, чтобы быть настоящими. Карналь, однако, знал достаточно хорошо, что и этот завод-ветеран, и новые, прекрасные заводы имеют одинаковую судьбу. Они быстро стареют, их организмы для нормального функционирования приходится постоянно обновлять то частично, а то и полностью, ни один завод не может жить без того, что называется реконструкцией и модернизацией.
- У меня была неприятная история с одним директором завода, - сказал Карналь, когда они уже шли по территории металлургического, совсем затерянные среди тесноты и нагромождений металла. - Я на партийном активе подал идею о том, чтобы силами общественности начать сбор средств для восстановления Успенского собора, разрушенного фашистами. Этот собор, как известно, один из самых дорогих памятников нашего искусства. Одиннадцатый век, росписи знаменитого Алиния, единственного художника Киевской Руси, имя которого дошло до нашего времени. Ну, так вот и я высказал такую мысль. После меня выступил тот директор и стал кричать с трибуны, чтобы я зарубил себе на носу и передал всем, кто имеет нахальство мыслить так же, как я, что они разрушат и оставшиеся соборы, которые еще где-либо сохранились, и камни от них побросают в водохранилища. Он имел в виду водохранилища, созданные на Днепре при строительстве гидростанций. Для него, видите ли, уже не существует ни озера, ни реки, ни моря - просто водохранилища. Эдакая роскошная технократская терминология. Директора того вскоре сняли с работы и исключили из партии. Не за то, что он ругал меня с трибуны. За приписки к плану. Несколько лет он приписывал продукцию на сотни тысяч рублей, а потом не удержался от соблазна и сразу добавил на два с половиной миллиона. Продукции нет, а выполнение плана есть, зарплата за изготовление несуществующих изделий выплачена, премии получены. Вот вам и прогрессивное мышление! Соборы, видите ли, для того директора - это отсталость, религиозный культ, более ничего. А на самом деле соборы, эти памятники прошлого, воспитывают чувство прекрасного и приучают людей думать о вечности творения и вдохновенном труде, о великой истории.
А заводы? Не напоминает ли то, что происходит с ними, судьбу покрывала Пенелопы? Жена Одиссея, как рассказал Гомер, все, что ткала днем, распускала ночью. Так и заводы. Не успеваем соорудить, как их уже нужно реконструировать, ломать, перестраивать. Может завод простоять тысячу лет, как собор? Или как египетская пирамида? Никогда! Это был бы анахронизм. Для завода характерно иное. Непродолжительность, временность, приспособление к ежедневным потребностям, и часто - не главным, а опять-таки временным. Появляются новые потребности, нужны новые заводы, они рождаются, стареют, умирают, исчезают бесследно, а красота вечна. Мы с вами живем в такое время, когда чугун уже научились добывать без доменного процесса, прямым восстановлением металла из руды, очевидно, вскоре будут открыты новые способы проката металлов, по крайней мере, я убежден, что до конца столетия все процессы в промышленности будут автоматизированы и человек станет работать только в сфере обслуживания и распределения, хотя, как вы, наверное, читали, академик Глушков высказывал мысль, что и распределение будет осуществляться электронными машинами, которые не подвержены ни посторонним влияниям, ни эмоциям, ни волюнтаризму.
Директор тактично молчал, то ли не имея в запасе аргументов, чтобы защищать свой завод-ветеран, то ли не считая нужным доказывать академику очевидную истину, которая формулировалась достаточно просто: завод дает металл и, следовательно, выполняет свое назначение, к тому же выполняет совсем неплохо.
Но Совинский не утерпел.
- Петр Андреевич, вы несправедливы по отношению к заводам, - горячо возразил он. - А разве вы не работаете на них, разве не отдали этому свою жизнь? Как мне кажется, электронные машины не применяются ни для строительства, ни для восстановления соборов, ни даже для их реконструкции. Вы же сами всегда повторяли, что человеческой жизнью руководят только законы хозяйственной необходимости.
- Это сказал не я, а Маркс, - буркнул Карналь. - А вы что, хотели, чтобы я призывал моих сотрудников заменить точное мышление и целенаправленный труд мечтами о красоте и ждать, пока кто-то за них сконструирует новые машины? У нас достаточно точное назначение в жизни, от которого мы не отступаем, хоть ограничиваться им намерения не имеем.
Директор осторожно вмешался в разговор, не решаясь атаковать гостя, но и не собираясь оставить без защиты отрасль, которой он посвятил свою жизнь.
- Один очень известный нам кибернетик недавно заявил публично (даже в письменной форме), что сущность деятельности людей - это сбор и переработка информации. И более ничего. Ни материального производства, ни духовной жизни, ни сферы красоты - ничего не отводится человеку, кроме функций, собственно, машинных. Из этого я делаю вывод, что, к превеликому сожалению, все люди так или иначе односторонни в своих суждениях и интересах. Директора заводов заботятся лишь о производстве, художники о красоте, кибернетики об информации. К универсальности стремятся разве что политики, но им это тоже не всегда удается.
- Это сказал мой учитель, - проронил на ходу академик, - человек, которого я очень высоко ценю, которому обязан, может, более всего, но в данном случае с ним согласиться не могу. Он действительно слишком односторонен в своем суждении. Очевидно, это было сказано в пылу полемики. Так где же наконец ваш центр сбора переработки информации?
Заводу не было конца. Директор показывал цехи, рассказывал, какие трубы там вырабатывают, - горячая прокатка, холодная, трубы для нефтеразработок, для двигателей, для бытовых нужд, сотни разновидностей, неисчислимая шкала технических характеристик, тысячи адресов назначений.
- Целый месяц работаем вслепую, - жаловался директор, - заводские службы не успевают дать полную картину, все приблизительно, все в общих чертах, когда же наконец мы получаем данные о том, как идет работа, оказывается, что где-то недоглядели, чего-то недоучли, недодали, вот тогда начинается штурм для завершения месячной программы, штурм выбивает завод из ритма, нарушаются все связи, воцаряется хаос. Неделю, а то и десятидневку тратим на то, чтобы выкарабкаться из того хаоса, тогда влетаем в новый, и так без конца, всю жизнь. А все почему? Нет информации.
Директор засмеялся, засмеялись все.
- Своевременной информации, - подсказал Карналь. - Это и есть одна из задач АСУ - обеспечение руководства своевременной и точной информацией. Но для этого нужно подготовить людей буквально на каждом рабочем месте.
- Мы делаем это во всех цехах.
- Машина без человека мертва. Хотя мы, кибернетики, обещаем вскоре заменить людей даже в сфере материального производства, определили даже, что произойдет это в пределах двухтысячного года, однако сегодня еще не представляем своих электронных машин изолированными от людей. Напротив, как можно более тесное сотрудничество машины и человека, равноправное партнерство, диалог, взаимопомощь. На примере молодого друга Совинского вы видите это, думаю, достаточно отчетливо.