Незаметность нес с собой и по улицам Ленинграда, долго ждал у двери секретаря ученого совета - сразу к Рэму Ивановичу пройти не отважился. Когда же вошел наконец к секретарю, озабоченному чернявому человеку, бледному, с нервным умным лицом, и положил перед ним телеграмму, подписанную Рэмом Ивановичем, тот, как показалось, не знал, смотреть ему на телеграмму или на Карналя.
- Товарищ Карналь? - для верности спросил он.
- Да.
- Вы где-то устроились?
- Я к вам прямо из аэропорта.
- Тогда я помогу вам. Рэм Иванович поручил мне позаботиться о вас. Его, к сожалению, нет, он в Москве, но завтра утром будет. А в одиннадцать заседание ученого совета. Вы же - товарищ Карналь, да?
- Да, наверное... - сказал Карналь.
- Вы уже получили журнал со своей статьей?
- Журнал?
- Я хотел узнать, нет ли расхождений между публикацией и вашей диссертацией, какую вы прислали Рэму Ивановичу?
- Диссертацией? Какой диссертацией?
- Это ведь вы прислали Рэму Ивановичу свое разрешение теоремы Ферма для ряда значений?
- Да. Но это было давно. Кажется, полгода назад. Никакой диссертации. Я просто хотел услышать...
- Прекрасно. Рэм Иванович завтра будет. Мы с вами обо всем договоримся, а теперь давайте я вас устрою в гостиницу. Вы просмотрите журнал. Он только что пришел, к сожалению, я еще не успел... Вам же, как автору...
Он дал Карналю экземпляр математического журнала, новенький, с пронзительно приятным запахом полиграфической краски, журнал словно бы сам собой развернулся именно на той странице, где жирным шрифтом было набрано имя Карналя, а ниже в скобках стояло "(Одесса)", а еще ниже начинались причудливые арабески формул, абстрактные пропорции, соотношения, становления, интервалы, сверхчувствительные системы, гармония и наивысшая музыка для посвященных.
- Я теперь не в Одессе, - только и смог выжать из себя Карналь, еще не веря, что это его имя стоит в журнале и что это действительно он создал эти неразрывные цепи абстракций, которые звучали музыкой сфер.
- Мы знаем, - сказал секретарь. - Насилу разыскали вас. Рэм Иванович страшно сердится. Как это так - переехать в Киев, и никому ничего. Вы должны были бы держать связь со своим университетом. Для них вы всегда ученик. А теперь еще и гордость.
- Гордость? - Карналь вспомнил волокиту с аспирантурой, Кучмиенко, перешептывания, трусливые советы просить помощи у Пронченко.
Нет, для своего университета он так и останется чудаком, который грыз науку, демонстрировал в течение пяти лет блестящие знания, но оказался непрактичным, неспособным, собственно, никчемным, когда дошло до дела. Он что-то знал, но не умел убеждать в своих знаниях и намерениях. Не умел обещать, уговаривать, разрываться, расстилаться на всех ветрах.
- Гордость, - повторил Карналь и засмеялся несмело и в то же время горько.
Секретарь смотрел на него сочувственно, даже немного соболезнующе. Наверное, никак не мог поверить, что это и есть тот загадочный Карналь, который ошеломил весь их ученый совет.
Ученый совет собрался точно в одиннадцать. Старые профессора, моложавые доценты, солидные ученые, светила, корифеи, целые академии знаний, тихие переговоры, намеки, чуть заметные кивки головой, многозначительные паузы. Все это так не шло председателю ученого совета Рэму Ивановичу, с его лобастостью, громким голосом, веселой уверенностью, почти спортивным задором.
Рэм Иванович тряхнул Карналю руку, чуть не вырвал ее из плеча, крутанул, похлопал по спине, радостно развел руками:
- Видели какой? Молодой и красивый! Ну-ка, садитесь, Петр Андреевич. Думаю, все члены ученого совета познакомились с работой нашего молодого коллеги Карналя и имеют о ней твердо определившееся мнение. Верно? Эту проблему вряд ли нужно обсуждать. Где наш ученый секретарь? Просим записать то, что полагается в таких случаях. А уважаемого Петра Андреевича мы попросили бы рассказать нам... Ну, о чем бы мы попросили его рассказать? Например, о том, как он в присутствии председателя этого уважаемого собрания, то есть в моем присутствии, однажды зацепился брюками за гвоздь на стуле и не мог отцепиться даже тогда, когда ему на помощь пришла очень симпатичная женщина. Как бы это коллега Карналь смог нам объяснить и смог ли объяснить вообще?
- Я не понимаю, - пробормотал Карналь, вызывая смех членов ученого совета.
- Уважаемые коллеги могут убедиться, что наш соискатель ученого звания не относится к людям откровенным! - хохотал Рэм Иванович. - Он скрывает даже то, что могут засвидетельствовать другие, в данном случае я. Но, к счастью, он никак не может скрыть от нас своих блестящих математических способностей, в этом мы тоже имели возможность убедиться.
- Теперь убедилась и общественность, - добавил секретарь, - пришел журнал с публикацией.
- Даже? - деланно ужаснулся Рэм Иванович. - Тогда нам надо спешить, чтобы нас не опередил какой-нибудь другой ученый совет, ибо, я думаю, многим захочется провести защиту диссертации коллеги Карналя у себя.
- Но ведь никакой диссертации... - испуганно прервал его Карналь.
- Ах, никакой? Возможно, возможно! Какие будут предложения, уважаемые коллеги?
Теперь уже было покончено с шутками, один за другим вставали почтенные профессора, люди, известные Карналю как авторы учебников, капитальных трудов по математике, великих открытий, за каждым стояли целые математические школы, математические эпохи, если можно так сказать, и все эти люди, не сговариваясь, впервые в жизни видевшие Карналя, прочитав двадцать с чем-то страниц, в которые он напихал диких формул, все предлагали присудить Карналю звание доктора математических наук.
Секретарь несмело напомнил, что Карналь не представил документ о сдаче кандидатского минимума.
- Минимума? - удивился Рэм Иванович. - О каком минимуме может идти речь? Единственное его преступление состоит в том, что он слишком молод в сравнении с нами. Сколько вам лет, Петр Андреевич?
- Двадцать восьмой, - ответил Карналь.
- Лейбницу было двадцать девять, когда он предложил общие схемы решения задач на квадратуры и касательные, ввел таким образом как самостоятельные операции то, что мы сегодня называем интегрированием и дифференцированием. Для математика молодость не беда, а счастье. Мы поздравляем вас, коллега Карналь. С вашего позволения, разумеется.
Карналя поздравляли, обнимал Рэм Иванович, смеялись, вспоминая случай со стулом, о котором Рэм Иванович все-таки рассказал. Когда спросили, даст ли он банкет, Карналь вынужден был признаться, что у него нет денег. И вообще после женитьбы он, кажется, и не пил ничего, кроме легкого вина, да и то весьма редко. Оказалось, что это прекрасно совпадает с состоянием здоровья большинства членов ученого совета, которые не нуждаются в разогревании своего организма жидкостью подозрительного химического состава, отдавая преимущество собственному внутреннему огню (у кого он еще сохранился).
В завершение Карналя попросили рассказать о своих научных планах. Он не имел никаких планов. Ежедневно двумя трамваями - в техникум, лекции, заботы по дому, затем - в театр, встречать Айгюль.
- Немного интересуюсь проблемой минимизации булевых функций, - сказал он робко. - Рэм Иванович знает, что я еще студентом пробовал помозговать в области дискретного анализа. Кажется мне, что булевые функции...
- Ага! Кибернетика вас не забыла! - воскликнул Рэм Иванович. - Кстати, вы теперь в Киеве, а как раз в Киеве академик Лебедев создал первую на европейском континенте вычислительную машину. Вы об этом, безусловно, знаете, а вот о вас там не знает никто. Мы вынуждены были чуть ли не объявлять всесоюзный розыск, чтобы вас найти. Теперь мы вам не позволим спрятаться, не надейтесь!
Карналь еще не мог охватить размеров и значения всех перемен, которые должны теперь произойти в его жизни. В Ленинграде он задержался, вернулся домой только через неделю, на удивленно-осуждающий взгляд Айгюль по нашелся ответить ничего иного, как: