Людмила. Ты намекаешь на легкомыслие? Но смех - это еще не легкомыслие. Это просто веселье, радость...
Иван. Я ни на что не намекаю.
Пора было вспомнить о порядочности. Кучмиенко медленно встал, прошел к балкону, его никто не заметил - толкали его плечами, женские волосы касались его щек. Он мог бы расставить руки или прижать их, съежиться или кружиться по комнате, его бы не заметили. Чудеса! Он стоял, дышал прохладой с балкона, с залива, на той стороне Днепра, подсвеченные прожекторами, сияли золотые купола Лавры, плавали в темном воздухе, над киевскими огнями, киевскими ласковыми горами. Все-таки жизнь - чудесная вещь, только мертвые могут быть равнодушны ко всему, а человек, пока жив, жадно впитывает все живое: и образы, и звуки. Когда же судьба посылает тебе в дар вот такой вечер, как сегодня, грех им пренебречь, потому что побыть среди молодых - все равно что самому помолодеть вдвое!
Кучмиенко опрометью бросился назад, его ухо направилось на Анастасию. Совинский тюфяк, если до сих пор льет слезы по Людмиле, имея под рукой такую девушку. Да, собственно, он всегда отличался неумением устроиться в жизни, оставил фирму Карналя, хотя его там высоко ценили, теперь где-то на металлургическом заводе запихивает вычислительный центр в барак, надеясь на успех, стал специалистом по внедрению АСУ и начинает с какого-то барака. Неудачник и никчемный человек. Нет, Кучмиенко хотел слушать теперь Анастасию, прежде всего Анастасию, может, только ее.
Анастасия. Я не отношусь ни к белым воротничкам, ни к синим. Меня, собственно, не трогает ваша научно-техническая революция. Даже про академика Карналя я узнала совершенно случайно и совсем недавно. Моделировать и показывать модную одежду - это всегда вне конкуренции. Даже во время войны сменили у нас форму для солдат. Я сегодня возила Ивана по Киеву, и мы с ним заспорили. Он мне о высокой, сознательной роли рабочего класса, а я ему - о наших привилегиях. Кто-то чувствует себя неполноценным. Как ваш веселый сосед. Потому что он только танцовщик, хотя и считается членом вашего коллектива. Правда, смотреть на него собираются целые толпы, но только тогда, когда захочется им, а не самому танцору. Но вот возьмите специальность манекенщицы. Почему она оказалась поднятой на такую высоту? В Дом моделей приходят самые известные женщины. Героини Труда, народные артистки...
Юрий. Уважают?
Анастасия. Заискивают - вот в чем ужас.
Юрий. Иван тоже заискивает.
Анастасия. При чем тут Иван? Я о другом.
Юрий. Недокумекал. Тот галстучек на нем - плоды чьей производственной деятельности?
Анастасия. Мы только сегодня утром увиделись после Приднепровска. Кроме того, в Доме моделей я бываю теперь только по приглашению. Я работаю в газете. Кажется, уже говорила об этом...
Слово "Приднепровск" ударило Кучмиенко чем-то тяжелым, почти металлическим. Блаженная расслабленность пропала мгновенно, мозг действовал точно, как вычислительная машина, перебирал варианты, отбрасывал ненужное, доискивался истины. Так, так, так... Приднепровск... Совинский... Комичная АСУ в здании военного периода... Телеграмма Карналю... Странная поездка... Таинственное возвращение... Плутовство Алексея Кирилловича... Сплошное плутовство. Всюду и во всем плутовство! Женщина. Всегда ищите женщину!.. Неужели эта?.. Нужно узнать! Немедленно! Не выходя из этой малометражной квартиры! Ох, академик! Вот так святой да божий! Вот так чистая наука! Вот так тоска по незабвенной Айгюль! Но ведь девушка стоит греха!
Кучмиенко потер ладони. Скоростное потирание рук применял всегда перед решающим поступком. Вернулся к столу, налил себе рюмку. Трах! Для маскировки послушаем еще немного. Пищат, как желтые цыплята.
Иван. Я часто задумываюсь вот над чем. Есть мужчины бездарные, лодыри, пьяницы, подхалимы, просто обманщики. Они что-то там комбинируют, крадут, выкручиваются, лгут, делают подлости, унижаются. Но у них есть жены и, наверное, любовь. Какая же это любовь? И что такие мужчины говорят женщине наедине? И верят ли им женщины? Ведь женщины так чутки!
Людмила. Ты забыл, что и женщины могут быть всякие. Например, авантюристки.
Иван. Но, кажется, это нехарактерно для нашею общества.
Людмила. А мужчины - характерно? Или ты намекаешь на Юку?
Кучмиенко готов был выскочить из-за стола и схватить Совинского за грудки. Какое нахальство - так говорить о его сыне! Ну, веселый, ну, несерьезный, чрезмерно разговорчивый, не всегда контролирует свои слова, но ведь не больше! И кто может заподозрить его сына в чем-то дурном?
7
И тут Юрий, точно прочитав мысли отца, вспомнил о его присутствии, заметил Кучмиенко, удивленно воскликнул:
- Отец! Ты здесь? Откуда взялся?
Нахальный мальчишка! Кучмиенко откашлялся, лихорадочно соображая, что бы сказать солидное и надлежаще поучительное, но его выручила Людмила.
- Давайте пить чай, - сказала она, - в горле пересохло. Прошу к столу.
И первому налила из самовара Кучмиенко.
- Вот у меня невесточка, - растроганно промолвил он, - вот золотой человек! Вообще золотая у нас молодежь. Какими специальностями овладевает только подумать! Да разве только овладевает! Создает новые специальности, творит новый мир! Фантастика!
- И ненаучная! - добавил Юрий, но Кучмиенко пренебрег его вмешательством, захваченный своею мыслью, которую непременно хотел досказать до конца.
- Вот даже здесь присутствующие, - продолжал он, - взять вас четырех. Случайно собрались в одной квартире, но сразу сколько интересов, какое разнообразие! Электроника, лингвистика, проблемы мод...
Он выразительно посмотрел на Анастасию, она усмехнулась.
- Вы ошибаетесь, моды для меня уже в прошлом. Теперь я журналистка.
- Но ведь я... Помню ваши снимки в журналах мод. Очевидно, Совинский именно из-за вас сбежал из нашей фирмы. От любви всегда убегают...
Его выпытывание было столь неуклюже, что Анастасия даже покраснела, потому что сразу догадалась, куда клонит Кучмиенко. Но тут в разговор вмешался Совинский, ничего не знавший о предупреждении Алексея Кирилловича.
- Когда я принес вам заявление об уходе, - сказал он хмуро, - я знал Анастасию так же, как и вы: из журнала мод. Если бы она не приехала в Приднепровск с академиком Карналем...
- Так вы были в Приднепровске с академиком? - Кучмиенко мысленно потирал руки, но ведь мог теперь потирать и открыто!
- Я ездила туда одна, по поручению редакции!
- А возвращались? Возвращались тоже... одна или вместе... с академиком Карналем?
- Это что, допрос? - Анастасия встала, прищурилась, зеленые огоньки в ее глазах зловеще сверкнули. - Кому какое дело, с кем я возвращалась и в каком поезде?
- Садитесь, садитесь, - испугался Кучмиенко, - я пошутил. Действительно, кому какое дело. Да и не имеет это никакого значения. У вас такой прекрасный вечер, я и сам словно помолодел вместе с вами! Жаль, что здесь нет моего друга Петра Андреевича, мы бы вместе с ним...
- И жаль, что нет "замечательного" соседа! - воскликнул Юрий. - Тогда бы можно было дернуть по рюмочке. А когда человек выпивает рюмочку, все обиды забываются. Даже Иван бы забыл.
- Я пришел к тебе без обиды, - сказал Совинский.
Анастасия села, вполголоса попросила прощения за свою вспышку. Кучмиенко понимающе кивнул. Молодость, а еще одиночество. Одиночество страшная вещь. Спасает только коллектив. Может, и он забрался сюда на Русановку, чтобы побыть хоть короткое время с молодежью. Потому что когда кончается работа, тогда куда? Они с академиком Карналем любят бывать вместе, беседовать о науке, о ее дальнейшем развитии, но иногда и они расходятся, как вот сегодня... Он бормотал на ухо Анастасии, и она не отодвигалась, наверное, чтобы загладить свою резкость, а Кучмиенко считал, что это уже начинают действовать чары его авторитетности и всемогущества.
Юрий привязался к Совинскому. Как будто не только Кучмиенко, но и он слышал все, что Иван говорил Людмиле.
- Если уж не с обидой, то с чем тогда ты пришел?