Вторая продержалась ровно два месяца, после второй пенсии, осыпанная теми же проклятиями темного Луки, она возвращалась на почту на своем велосипеде через стадо сельских коров. Роковым стечением обстоятельств в тот день выгнали на пастбище молодого быка. Бычок только отгулял, должен был быть уже спокойным. Но почтальонка на велосипеде ему чем-то помешала, за что была протаранена и поднята на рога. Сильный удар вызвал внутреннее кровотечение. До больницы в город её не успели довезти.
Третий почтальон, мужчина, через месяц умер. Отвезя злосчастную пенсию, на обратном пути был пожален улетевшим от местного пасечника роем пчёл. Он решил срезать путь и поехал не по проселочной дороге, а через поляну, где и нарушил пчелиный покой. Всё село слышало его ужасный вопль. Отек Квинке забрал жизнь мужчины раньше, чем люди успели сбежаться на его крики о помощи.
Вот и теперь, Анютка была уже новым, четвертым почтальоном, да и третий раз должна нести злосчастную пенсию. Но девушка не разделяла страха своих коллег. Она, выпускница юридического колледжа, мало верила во все деревенские поверия и сказки. Деда Лукерия считала не больше, чем просто капризным стариком с кучей сопутствующих его возрасту заболеваний. По этому, на первые проклятия его реагировала с иронией и даже отшучивалась, что не на шутку разозлила старика.
Лукерий, потомственный знахарь в четвертом колене. Колдун и виражей. Внук Игната Лукича, которого в своё время уважали и почитали даже председатели райисполкомов, председатели всех колхозов в округе. За сотню верст к нему ехали за лечением, советом, гаданием или ворожбой. Лукерий гордился, когда его с дедом сравнивать стали. Мол, сильный колдун. И хворь снимет, и порчу наведет. Уважали, опасались.
В тот вечер, ровно месяц назад, когда эта нахальная девчонка посмеялась над его угрозами, да достала из кармана и отдала ему 34 рубля, из-за которых он ругался, дед Лука аж побелел.
Особенно разозлился Лука, когда прошла уже неделя после того злосчастного дня, а девка то жива, здорова. Как заговоренная. Дед сам на этой почве ослаб. Аппетит пропал. Одна дума была – неужели сила не та. Неужели он, Лукерий, Игнатов внук не смог какую-то девку городскую извести? Что люди скажут? Насмешки пойдут. Уважение, самое главное – страх, куда всё денется? Пройдет.
Как привык дед к всеобщему вниманию на селе. Везде пропустят от греха подальше. Уступят. Угостят. Отказать в чем боятся. А теперь что будет?
Всё это не давало покоя деду. Последний месяц его почти и не видели в селе. Пару раз в аптеку местную приходил. Народ уже подумал, захворал местный колдун. Приготовились, что без знахаря скоро останутся, ведь приемника у него не было. Но когда Аня приехала выдавать ему пенсию, дед вышел на порог вполне здоровым. Главное, он был уже спокоен, и встретил её с радостной ухмылкой.
Почтальон была удивлена, когда дед вышел к ней, подписал бумаги о получении пенсии. Без скандала. Не стал пересчитывать, ругаться. Он вообще пенсию не взял, развернулся и поднялся снова на крыльцо. Анна растерялась. Дед как-то зло улыбнулся и велел деньги ему в почтовый ящик кинуть, да потом закрыть его так же, как он сейчас есть.
Что бы открыть старый железный узкий ящик, который мало того, что заржавел, так ещё и был замотан проволокой и тканью, у Ани ушло минут сорок. Она замотала пенсию деда в простой газетный лист и бросила в темный ящик. Поднялось ещё больше пыли. У девушки уже начало свербеть в носу. Она начала чихать. Минут двадцать ушло у нее, чтобы так же закрыть этот ящик. Вкус старой краски и металла преследовал Анютку до самого вечера.
Перед сном странные вкусы ослабли, на смену им пришло головокружение и слабость. Девушка поскорее уснула, даже не поужинав. Ночью она проснулась от ужасной боли в животе. Всю ночь её мутило и шли рвотные позывы. Хорошо, что нечем, подумала она. Только под утро помогла целая горсть выпитых таблеток.
Весь день она чувствовала общее недомогание и головную боль. Кушать ничего не стала. Списав всё это на простое пищевое отравление, в больницу решила не идти. Такое не раз бывало, через день-два пройдет – отговаривалась она близким и коллегам. Продолжила работать. И это было её самой главной ошибкой в жизни.
Следующую ночь Анюте не удалось даже уснуть. Перед сном снова начались ужасные боли в животе. Открылись сильнейшие рвота и диарея, которые игнорировали пустой желудок. Выходила одна слизь. Голова пульсировала острой болью. Словно кто-то неведомый пронзал её тонкой длинной иглой, сначала с одного виска, потом с другого. Живот крутило. Будто бы этот самый невидимый палач засовывал туда свою руку, наматывал и перемешивал все внутренности, а затем пытался их вырвать с корнем. Тогда же и начиналась рвота.