До глубоких седин дожил староста не опорочив ни своего имени, ни имени своей семьи. Детей воспитал достойно. Грех не гордиться. Вот и уважали старика люди. Десять лет уже как в старосты избрали, так и довольны по сей день.
Даже местный помещик знает деда. По имени к нему, с уважением, не смотря что он крестьянин обычный.
Вот только горе случилось у старосты. Два сына у него были. Оба на Юг воевать ушли. Старшого раненным привезли. Еле живой остался. А младший в гробу приехал. Много их, деревенских парней и мужиков с фронта возвратилось уже в самые первые месяцы войны, кто раненный, как старостин старший сын, а кто в гробах, как младший.
Да беда только, как известно, одна не приходит. Солдатики раненные в деревню родную не одну только славу привезли. Хворь страшную. Начали деревенские один за одним заболевать какой-то проказой. Не только сыпь да струпья пошли, так ещё и жар поднимался. Да такой, что в бред кидал. Не долго первых могил ждать пришлось.
Что только не делали деревенские. И в домах запирались, стараясь заразу не подцепить, да и не разносить. Бес толку. Лекари с города приезжали, да тоже руками разводили. А как двое из них сами долго жить приказали от этой хвори, так вообще лекарей присылать перестали. Две соседние деревни тоже заразились. Проклятыми эти три деревни называть стали, да все стороной объезжали.
Староста организовал мужиков, что в здравии были, решили из срубов церквушку поставить, может господь да снизойдет, избавит от хвори. Да и деревня селом станет. Только не успели достроить. Мало кого из крепких и молодых на ногах осталось. Слегли все. Схоронил старик и сына старшего, болячка добила раненного. След за ним и внучку младшую. Только они с бабкой остались, да внучка старшая. Молился он за них крепко. Судьбу клял, что хворь проклятая лучше б его старика взяла, пожил уже. Молодых жалко, сколько еще пользы родной земле принесли бы.
Однажды в деревню забрел какой-то отшельник. В серой длинной рясе. С длинной седой бородой. Но на священника он не походил. Ни крестов, ни книг священных в обозе. Трубку покуривал.
Надо сказать, староста, да кто деревенский на ногах были за сумасшедшего его приняли. Ведь все, кто в здравом уме три этих проклятых деревни за семь вёрст объезжают. «Не местный поди», подумал староста. Пошел встретить, да предупредить.
Путник сказал, что хвори той не боится. А приехал он потому, что дело есть к селянам. Помочь он может. Якобы целитель да знахарь. Ведомо ему, что за болячка людей косит, и как побороть проклятую. Но сказал, что цена его велика и необычна. О ней он потом расскажет. Сейчас нужен лишь доброволец, кто заплатить возьмется.
Стоит ли удивляться, что наш многоуважаемый староста и рта никому раскрыть не дал? Он в ответе за деревню. Ему и услугу закрывать. На этом точку поставил. Спорить никто не стал, лишь в мыслях очередной раз помолились за него, да Бога поблагодарили, что власть им послал справедливую.
Отшельник не стал медлить, в эту же ночь прошел по местному кладбищу, что там делал – никто не знал, лишь видели, как бродит средь могил. Потом в лес ушел и вернулся под утро. Выспался. К обеду начал по домам ходить, какие-то заговоры читал, да мазь с отваром людям давал. Научал что со снадобьями теми делать.
Велика радость села была, когда от хвори той более никто не умер. А через неделю уже и поправляться начали. Велико было и горе старика-старосты, когда узнал он, какую цену ему платить предстояло.
Обманут страшно был староста. Поведал ему старый отшельник, что за силу свою и колдовство черное перед самим сатаной в ответе. И вот уж близок час, когда нечистый за душой его явится. Да сам, лично. Так велик и страшен долг колдуна. Староста поверить не мог, а оставшиеся волосы на лысой голове стали подниматься дыбом от ужаса, когда услышал, что колдун знает, как спастись – взамен его душонки могут принять столь же чистую и праведную душу, на сколько грязна и черна его. Вот какую плату староста заплатит за спасение деревни – свою душу.
Бедный старик не знал во что верить, и верить ли вообще. Он был человеком искренне религиозным. Но никак поверить не мог, что бы настолько сила темная Бога не боялась, что такие дела при свете божием творить смела. Он был поражен. Но больше испуган. Нет, не дьявола, если он и встретится с ним, а греха. Ведь нет более страшной участи для люда православного, чем быть зачерненным делами сатанинскими. Не видать таким душам царствия божьего.
В ту же ночь, когда открылась страшная цена старосте, поднялся лютый ураган. Никто из избы выйти не решался. Молния лютовала, словно на верху кто-то в страшном гневе был. Да грозил кому-то.