В «Мангму» (нанайское название Амура) реализм тесно переплетен со сказочным вымыслом и сказочной стилистикой поэтических описаний. А суровая, порой страшная и дикая действительность — с легендой, навевающей то добрую грусть, то горькую печаль. Образность, притчевость повествования, определили самобытность и богатство языка романа, колоритные и яркие описания природы и людей.
Не безмятежна и не легка жизнь героев «Далекого края», пронизанная темными предрассудками, немыслимыми суевериями и жестокими обычаями родового строя. Она отражает суровый мир людей, беззащитных и перед грозной силой стихии, и перед беззастенчивым обманом торговцев, шаманов и маньчжурских колонизаторов. Мир, зажатый в тиски предрассудков и беззакония.
На примере судеб двух братьев нанайцев — Удоги и Чумбоки изображается участь малых народов Приамурья, общность человеческой беды в условиях хищнической колониальной политики Китая и других стран в середине прошлого века. Социальное неравенство, социальная угнетенность прослеживаются также и внутри двух нанайских родов, враждующих друг с другом. Примитивные на первый взгляд отношения и первобытный уклад обнаруживают тем не менее великие человеческие взлеты и падения, достоинства и пороки, обнажают глубочайшие страсти и чувства. И если Удога и Чумбока — герои добра, то противостоящие им мелкий и трусливый Писотька, хитрый шаман Бичинга, коварный старик, торговец Гао Цзо олицетворяют силы, злобы и тьмы. В этом романе историческая правда тесно сплелась с яркой этнографической характерностью, реальные исторические факты, предшествовавшие появлению на Амуре Г. И. Невельского и характеризовавшие обстановку, с которой встретились первые русские исследователи, органически слились с былинным строем произведения.
Роман «Далекий край» нашел живой отклик у читателей и критики. В 1952 году он был удостоен Государственной премии СССР. Он переведен на болгарский, немецкий, румынский и чешский языки и получил высокую оценку в печати социалистических стран. Со многими героями романа читатель вновь встречается в книгах о Невельском.
От романа-притчи без достоверных исторических героев и действующих лиц Н. Задорнов словно оттолкнулся, чтобы обратиться к многоплановому, широкому по охвату исторических событий и судеб произведению и создать галерею достоверных, правдиво-точных и ярких образов. И главным в ней был образ Невельского — патриота и мыслителя, человека невероятной целеустремленности и глубочайшей порядочности, не отступившего в трудные критические минуты перед высшими сановниками империи. «Этот рыцарь первооткрытий помог мне почувствовать душу и пульс целой эпохи», — так характеризовал своего героя писатель.
Вскоре после окончания морского корпуса молодой Невельской принял участие в обучении морскому делу царского сына Константина. Но он отказался от блестящей карьеры в столице и выхлопотал себе позволение отправиться на транспорте «Байкал» в экспедицию на Камчатку. В мыслях этого храбреца «давно жили картины далекого прошлого на Амуре», он был одержим идеей возвращения России Амура, открытого, а затем оставленного русскими в XVII веке. В архивах и старых документах он нашел немало подтверждений давних открытий: «Андрюшкино, Игнашино, Монастырщина, Покровское, Озерная. Это названия деревень. Не крепости, не остроги, а деревни с землепашцами! Вот доклады, записки, описи… Вот — кучи бумаг!» Он терпеливо разбирал бумаги, исписанные славянской вязью, и мучился сомнениями: «Кто знает все это? Кому и какое дело до этого? Страшна наша история! И не собрана, не записана, как следует, никто не знает многих ее истин, которые дали бы свет новым поколениям. Историки, может быть, дойдут еще… Но когда? Дело не ждет…»
Да, он не мог и не хотел ждать. И твердостью своего решения о Камчатской экспедиции поверг в изумление тогдашнего морского министра князя Меншикова, удивил многих морских чиновников. Он не мог ждать и спешил ради дела. Он был хорошо осведомлен о растущей колониальной экспансии западных держав, о том, что их рыбацкие и китобойные суда давно уже открыто ведут промысел и бороздят русские моря на востоке. Создавалась реальная угроза захвата исконно русских земель иностранцами. Вот почему так упорно добивался Невельской разрешения на исследования, хотя он отчетливо сознавал, какие серьезные опасности и испытания ждут его впереди: «Каждое чтение новых бумаг подогревало, поджигало его воображение. Иногда им овладевало чувство, похожее на отчаяние, сможет ли он, один человек, смертный, совершить все… Он знал: голова его горячая, а действовать надо со спокойствием, — только так можно будет достигнуть цели».