— Э, брат, я уже тогда был в разведке, — сказал Козленко, пристально всматриваясь в дорогу. — При Андрееве попал в роту.
— Помню, — согласился Бондарь. — В другом взводе, правда, ты был.
— Да, человек был… — вздохнул Рыльский, — каких мало.
— А ну-ка давай налево, Володь, подрули к тому дому, что без крыши. — Козленко положил на плечо Бондаря руку.
Они вышли возле полуразвалившегося каменного здания. В стороне протянулась гряда разрушенных бомбежкой домов, покосившихся, обгорелых сараев.
— Тржинец отсюда километрах в трех, не больше, — сказал Козленко. — Сплошной обороны здесь, разумеется, нет. Но чую, немчура здесь где-то, неподалеку.
— И населения не видно, — заметил Долгов.
— Сделаем так: Бондарь остается с машиной, а мы по лощине во-он к тому хуторку. Он как раз на взгорье, посмотрим, что там есть.
Едва разведчики отошли от БТР, как со стороны дороги послышался шум мотора. Разведчики успели вбежать в крайний дом с темными проемами выбитых окон.
Шум нарастал.
— Мотоциклы, — обронил Рыльский.
— Гляньте, ребята, Бондарь-то! — показал через окно Репин.
Они увидели, как Бондарь, соскочив с БТР, скрылся за углом сарая.
Из-за поворота вынырнули два мотоцикла. Передний из них пролетел было по дороге, затем, резко затормозив, остановился метрах в тридцати от сарая. Второй, сбавив ход, не доезжая сарая, съехал к бронетранспортеру.
— Пятеро, — сказал Козленко, беря на прицел автомата коляску мотоцикла. — Ну, держитесь, братцы…
Из коляски не спеша выбрался высокий плечистый солдат с автоматом на шее. Он подошел к БТР, с любопытством рассматривая пустую машину, двинулся вдоль гусеницы.
Долгов, стоявший возле ниши крайнего окна, перегнувшись через подоконник, бросил ручную гранату. Но она взорвалась, упав в стороне от мотоцикла. Тотчас же по окнам наискось хлестануло звонко дробящейся пулеметной очередью. Ручной пулемет бил с первого мотоцикла.
Козленко едва успел присесть, как над его головой пули вспороли толстую доску подоконника. Сверху посыпались остатки стекол.
И вдруг с противоположной стороны сарая ударил автомат. Длинная пронзительная очередь слилась со стуком немецкого пулемета. Пулемет, захлебнувшись на мгновенье, снова ударил короткой очередью и умолк.
— Это же Бондарь, ребята! — крикнул Козленко. Выглянув из окна, он увидел, как высокий немец, уперевшись в сиденье, толкал мотоцикл, второй фашист, судорожно давя ногой на педаль, пытался его завести.
Козленко выпрыгнул из окна. За ним бросились Рыльский и Жуков. Немец, толкавший мотоцикл, сорвал с шеи автомат, но тут же выронил его, подымая вверх руки.
В пяти метрах от мотоцикла стоял Бондарь. Дав из автомата предупредительную очередь поверх голов немцев, он жестами приказывал им отойти от машины.
Будто опомнившись, коротко ударил немецкий пулемет со второго мотоцикла. Козленко, споткнувшись, упал на колени. Возле заднего колеса мотоцикла рухнул на землю немецкий солдат с поднятыми руками.
Из окон по первому мотоциклу били автоматы Долгова и Репина.
Рыльский отбежал от сарая, бросил в сторону мотоцикла противотанковую гранату. Вспыхнувший мотоцикл, пятясь задом, стал медленно сползать с дороги в кювет.
А Козленко лежал ничком посреди двора, уронив голову на руки, крепко сжимавшие автомат. Рыльский перевернул его.
— Митька… ты что?..
— Афанасий, почему небо такое… такое темное? — тихонько спросил Козленко, выпустив уголком рта струйку багровой крови. Остановившийся взгляд его был устремлен ввысь.
Бондарь в это время связывал руки пленному офицеру. Жуков затаскивал в бронетранспортер раненого солдата — водителя мотоцикла. Долгов и Репин собирали оружие.
…Через час сержант Рыльский доложил в штаб 237-й дивизии о том, что во время поиска погиб сержант Дмитрий Козленко, кавалер двух орденов Славы, двух орденов Красной Звезды и ордена Отечественной войны 1-й степени; в плен взяты лейтенант пехотного полка 78-й пехотной дивизии и ефрейтор того же полка, документов при последнем не обнаружено.
Это были последние пленные, взятые в результате поисковой операции. Остальные сдавались добровольно.
ЧУДЕН ДНЕПР…
(Вместо эпилога)
Солнечные лучи косо падают из-за верхушек деревьев на стремительно бегущие волны. Волны играют яркими бликами, плавно перекатываются, сливаясь в огромную, бесшумно бегущую вдоль берегов лавину. Но это только здесь. У левого берега вторая половина Днепра, от фарватера, оттенена высоким противоположным берегом. Это контрастное видение поистине необыкновенно: свет и тень, день и ночь, золото и свинец. Здесь, недалеко от днепровского берега, живописно расположилось старинное село Гребени, а чуть в стороне от него — деревня Юшки. Ровно тридцать семь лет назад это место было огненным плацдармом, за который отданы тысячи жизней.
Трудно поверить в это теперь, в тихий предвечерний час, под веселый пересвист птиц в прибрежном кустарнике, под мерный рокот трактора где-то в недалеких колхозных полях, под гул мирного самолета, серебряной точкой проплывшего в самом зените.
Но никогда не забыть об этом людям, собравшимся сейчас на берегу тихого Днепра, воинам прославленной 237-й стрелковой дивизии, сквозь огненный ураган форсировавшим здесь реку в сентябре 1943 года.
Из разных уголков страны съехались сюда они — бывшие разведчики и связисты, бронебойщики, работники штабов, санитарки и врачи. Пополнели, раздобрели ветераны, побелели их головы, но все еще «ребята», «девчонки» — памятна для них юность, пусть даже крещенная огнем и металлом.
— А ведь похожая картина, братцы, — вспоминает полковник Филатов. — Правда, ночь была тогда… Луна высвечивала половину реки, вторая была в тени. Нашей лодке метров десять оставалось до теневой стороны, когда он шуранул минами… Лодку аж в воздух подняло. В общем, выкупались основательно…
— А что было потом, когда удалось зацепиться на том берегу, — не опишешь, не расскажешь… — говорит полковник Мароль, во время форсирования командовавший 237-й дивизией.
— Да, работки у нас было, как никогда, — вздыхает Ольга Евдокимовна Толстокор, военврач 835-го стрелкового полка.
Из кустов вынырнул невысокий широкоплечий мужчина.
— Нашел, ей-богу, нашел… — говорит он, волнуясь. Это бывший солдат Василий Иванович Ярошенко, рядовой 835-го полка.
— Что нашел-то, Вася? — спрашивает Елена Афанасьевна Тимошенко, бывшая медсестра санроты.
— Окопчик нашел, где меня ранило. Цел, родимый, обвалился только, обсыпался… Не ты ль меня тогда тягнула, Лена?
— Ох, не помню, Вася, сколько тогда таскать-то пришлось…
Да, и здесь еще целы окопы. До сих пор тракторы выпахивают из земли страшные реликвии войны — осколки, мины, пули.
Бойцы вспоминают… То тут, то там звучит несказанно ласковое и грустное «а помнишь»…
Рядом с полковником Филатовым сидят у воды капитан запаса Ротгольц и бывший начальник оперативного отдела дивизии полковник Домашев, чуть поодаль от них Ефросинья Ильинична Смирнова, бывшая медсестра 838-го стрелкового полка, Алексей Дмитриевич Барвинский, бывший командир батареи, получивший за форсирование Днепра звание Героя Советского Союза и его жена Нина Тимофеевна Барвинская, в прошлом медицинская сестра медсанбата, возле них Герой Советского Союза Алексей Константинович Казаченко, бывший комбат 835-го стрелкового полка, бывший связист Иван Константинович Черный, получивший ранение при форсировании Днепра, и Герой Советского Союза Мария Захаровна Щербаченко, воевавшая санитаркой 835-го полка. Сидят, обнявшись, на берегу и два бывалых разведчика — Василий Николаевич Малин и Евгений Анатольевич Прибытков. Сидят, не могут наговориться, не могут наслушаться друг друга.
Бойцы вспоминают…
А рядом катит свои волны раздольная русская река, широкая, свободная, как символ непокоренности великой державы.