Ровной чередой с едва заметными интервалами стали подходить переполненные троллейбусы. Люди пестрым роем высыпали на остановку, тут же рассеивались, устремляясь к дверям магазинов, к подворотням стоящих рядом домов, исчезали в переулках. Через минуту-другую все повторялось.
Александр Дмитриевич пытался высмотреть в этой суете, в хаотическом движении прибывающего народа синенькую блузку, но так много было в движущейся и все увеличивающейся массе синего, голубого, фиолетового, что он, не надеясь на зрение, боясь пропустить Незнакомку, подошел ближе, смешался с теми, что ожидали, пока выйдет новая партия приехавших, собираясь войти в освободившийся салон.
Троллейбусы приходили и уходили, народу поубавилось. Прошло более часа, как Александр Дмитриевич стоял здесь и смотрел на мелькающие лица, на троллейбусы, совершающие вокруг него словно бы круг почета. «Вероятно, пропустил ее, когда сидел в скверике, — подумал он, закуривая новую сигарету. И сразу вдруг ему стало не по себе. — Чего, собственно, я жду? С какой стати торчу здесь, как мальчишка, ожидая невесть чего?!» Александр Дмитриевич отбросил сигарету и шагнул навстречу подошедшему троллейбусу.
Она вышла с задней площадки, промелькнула мимо него так близко, что он смог ощутить запах ее духов.
Со своего привычного, крайнего от входа места он увидел в окно, как она остановилась на мгновение, поправила стягивающий ей плечо ремешок сумки и пошла ровной, легкой походкой по его утреннему маршруту. Когда троллейбус, со скрежетом тронувшись, поплыл по кругу, Александр Дмитриевич посмотрел на часы. Было без четверти семь.
Работалось в воскресенье легко. Александр Дмитриевич закончил вчерне статью, которая не давалась ему едва ли не неделю. Когда стало смеркаться, даже добрую половину успел отстучать на машинке. И только тогда разогнул занывшую спину. А стоило ему подняться из-за стола, как он почувствовал, что голоден. Пошарил по сусекам на кухне, но там, кроме обломков печенья да старого кефира, ничего не оказалось.
Выскочил за ворота дачи и бегом, бегом мимо елок и сосен — прямо на станцию.
— Батя, а где тут у вас магазин? — спросил у старичка в железнодорожной форме, подметающего перрон.
— Эхма, чего захотел! Нынче ж до семи…
— Ну, кафе какое-нибудь, ресторан?
— Нету тут, не город, поди… Аль подперло уж так?.. — сочувственно спросил старик. — Раньше запастись надо было, запас, он…
Александр Дмитриевич не стал дослушивать догадливого старичка, махнув рукой, метнулся через пути.
— Эй, малый! — услышал он позади себя. — А в Кокурино-то шашлычная работает на станции, можа, поспеешь, вон и электричка как раз…
Не раздумывая, он нырнул в темный тамбур остановившегося перед ним вагона.
…В шашлычной (собственно, это была не шашлычная, а что-то наподобие открытой летней веранды) оказалось безлюдно, лишь у входа, за крайним столиком, примостился пожилой мужчина в помятой капроновой шляпе.
— Закрываем, молодой человек! — крикнула ему протирающая стойку тучная чернявая женщина.
— Не дайте же помереть с голоду… — не слишком решительно воззвал он, подходя к стойке.
— Шашлыков нет. Вот люля осталось, будете?
— Давайте люля… две порции. И хлеба побольше.
— Пить что будете? Саперави и рислинг из вин, перцовая…
Александр Дмитриевич вспомнил старичка на станции и попросил стакан саперави.
— Вот как раз полбутылки, что переливать-то, мараться.
Он кивнул и, прихватив тарелку с едой и бутылку, направился к свободному столику у стены. Но там хозяйничала полная, под стать буфетчице, официантка. Она ловко извлекала из-под стола пустые бутылки и по ранжиру расставляла их на полу вдоль плинтуса.
— Убрано здесь… — не глядя на него, пробурчала она. — Садитесь вон к посетителю, не все ли равно.
Александр Дмитриевич, пожав плечами, подчинился. Подсев к дремавшему за крайним столом мужчине, принялся за еду. Выпил без аппетита с полстакана тепловатого терпкого вина, задумался. Вокруг фарфорового фонарика у стола суетились ночные бабочки, свет, падающий на скатерть, заставленную посудой, подрагивал.
— Друг, плесни малость, а…
Александр Дмитриевич, очнувшись от мыслей, увидел протянутую из-за пустых пивных бутылок руку с граненым стаканом и, не раздумывая, подвинул свою бутылку навстречу руке.
Мужчина оживился, шумно, с бульканьем, налил себе в стакан и протянул было бутылку назад. Александр Дмитриевич покачал головой.
— Спасибо, сынок…
«Да, пожалуй, ему за шестьдесят, — подумал Александр Дмитриевич, вглядевшись в лицо соседа. — Так что насчет «сынка» сойдет…» Лицо мужчины было в морщинах, поперек левой скулы глубокий шрам. Он жадно отпил, а точнее, отлил из стакана в рот вина и улыбнулся. Взгляды их встретились.
— Давно здесь сидите? — чтобы подавить неловкость, спросил Александр Дмитриевич.
— Здесь-то?! Дак… почитай, десятый год. — Глаза мужчины странно дернулись, взгляд метнулся в сторону.
— Как это?
— А так… — не сразу ответил он. — С дружком сидели за этим же столиком. Водочки заказали, закуску. Выбежал он на минуту по делу и не вернулся. С тех пор и жду, десятый годок пошел.
— Понятно… — Александр Дмитриевич поднялся, машинально кивнул мужичку и направился к двери.
Перрон был пустынным. Он присел на скамейку, закурил. Подошла буфетчица, поставила на край скамьи грузную сумку, взглянула на часы.
— Через пятнадцать минут только будет… — вздохнула она.
— Веселые у вас посетители, — вспомнив мужичка, улыбнулся Александр Дмитриевич.
— Да, разные… — махнула рукой женщина. — А-а, вы про дядю Васю? Ну, тут другое дело…
— Про какого дядю Васю?
— Что сидел-то с вами.
Александр Дмитриевич пожал плечами.
— Тут другое дело, — повторила женщина и, подвинув сумку, опустилась на скамью. — Человек он заслуженный, орденов одних не счесть на груди, на День Победы, правда, он их надевает только…
— Что-то он про дружка говорил странное.
— Вот-вот… Дружок у него был, в разведке, как говорят, воевали вместе. И дружок этот будто бы жизнь ему спас в войну, дяде Васе-то нашему.
— И где же он теперь?..
Женщина, помолчав, вздохнула.
— Двадцать лет они не виделись после войны-то. Далеко что-то друг от дружки были. А тут встретились… и к нам в буфет, тогда еще буфет был, а не шашлычная. Выпили хорошо, посидели. То ли мало показалось, в магазин выбежал дружок-то его, может, еще зачем, да только разбежался он вдоль перрона да и оступился, а тут электричка…
«Да, веселый вечерок…» — подумал Александр Дмитриевич, поднимаясь.
Засвистел, рассыпая издали ослепительные пучки света, локомотив. Александр Дмитриевич пропустил женщину вперед в вагон, сам остался с сигаретой в тамбуре.
И снова Александр Дмитриевич увидел Незнакомку. В понедельник утром по пути в редакцию. Это был один из самых прекрасных понедельников в этом году. Он медленно брел от остановки. Миновал перекресток, и оставалось пройти каких-нибудь сто метров. Она появилась справа из переулка. В легкой пестренькой кофте, скромной, — он успел заметить, что воротник высоко смыкался на ее тонкой шее, — та же сумочка через плечо, в руке маленький букет полевых цветов. И вновь ему показалось, что она взглянула на него. Да нет же, он ясно запомнил ее открытый, точно навстречу доброму знакомому, теплый взгляд.
Через полчаса он сидел вместе со всеми на летучке в кабинете шефа, и слова выступавших доходили до него издалека, приглушенно, точно произносили их из соседней, плотно закрытой комнаты.
А потом… Потом произошло совершенно невероятное. Он сидел у себя, вычитывал выправленные страницы — плоды своей воскресной работы. В дверь постучали. И все дальнейшее произошло в несколько минут. Вошедшая женщина представилась курьером и протянула ему пухлый объемистый пакет, оказавшийся версткой его книги. Впервые ему удалось собрать под одной обложкой лучшие свои очерки и статьи — итог последних пяти лет. Здесь было начало БАМа и Атоммаш, встречи с космонавтами и поход с полярниками к Земле Франца-Иосифа.